Из тупика
Шрифт:
Закончив переговоры, он повернулся и спросил:
– Так что вам от меня, товарищ?
Женька Вальронд так и отшатнулся: это был Самокин.
– Если не ошибаюсь, мичман Вальронд. Добрый день, мичман. Рад видеть. Что привело ко мне?
Вальронд справился с волнением.
– Мне очень нужно попасть в Архангельск, и тут, как назло, вмешались дипломаты с явным намерением загубить мою карьеру в самом начале. Они заняли весь эшелон - мне уже не пробиться!
– Один вагон будет прицеплен для частных пассажиров.
–
Самокин засмеялся.
– Да брось, - сказал.
– Какие там к черту сейчас мандаты? Такой сильный, молодой и красивый, и вдруг просит бумажку. Да постыдись, мичман! С такими кулаками, как у тебя, никакого мандата не надобно...
Самокин вдруг сел за стол, перелистал какие-то дела.
Мичман неуверенно помялся:
– А разве вы ничего не хотите спросить у меня?
Самокин поднял лицо - абсолютно спокойное.
– Спросить? О чем? Нет, мичман, мне ничего не хочется спрашивать. Мне и без того все давно понятно.
И как-то странно они простились. Совсем неожиданно, уже в коридоре, Самокин окликнул мичмана.
– Постой, добрый молодец! Вот что, - сказал Самокин, нагоняя Вальронда.
– Тут ко мне с такой же просьбой обращалась одна дама. Я большевик, работник местного губисполкома, и не смог оказать ей содействия. Хотя бы потому, что эта дама, насколько я понял, принадлежит к высшей аристократии и сейчас рвется в Архангельск, чтобы эмигрировать за границу. Но она с ребенком, мучается, - пожалел женщину Самокин и вдруг улыбнулся: А тебе, мичман, сам бог велел ей помочь.
– Если встречу на вокзале, то - как узнать мне ее?
– Ну-у, - протянул Самокин, - эта женщина такова, что ты ее не сможешь не заметить. Если, конечно, она сама не уехала...
От Вологды у мичмана остались какие-то странные, дикие воспоминания. Странно вел себя Самокин - чего-то он мудрил там... Женька Вальронд бежал сейчас через улицы, стараясь не опоздать, и собаки ловчились хватить его за штаны. Ворота все были заперты, словно в осаде, за изгородями зрели яблоки. Вологды он так и не увидел, - его занимал Архангельск, только Архангельск: никак нельзя ему опоздать на Мудьюг...
Посадка в единственный вагон, приданный дипломатическому эшелону, уже началась.
После первого натиска, в котором Вальронд потерпел постыдное поражение, он отбежал назад, чтобы взять разбег для второго таранного удара по мешочникам... Отбежал назад и тут заметил женщину, почти оцепеневшую в отчаянии. Она стояла поодаль от костоломной давки, не в силах пробиться к вагону. А к ней испуганно жалась маленькая девочка...
Вальронд был рыцарем.
– Мадам, - сказал он, - ваш чудесный облик воодушевил меня на свершение благородного гражданского подвига. Позвольте, я возьму девочку на руки. А вы цепляйтесь за мой хлястик. Если же хлястик, не дай бог, оторвется, то я не стану возражать, если вы меня тут
Все началось сначала. Но присутствие женщины необходимо флотским офицерам так же, как необходима канифоль для скрипки. Впереди Вальронда вшивый солдат-дезертир пер в вагон ("про запас", наверное) пулемет системы "льюис", и опасное дуло рассматривало мичмана в упор черной жутковатой дырочкой.
– Пуссти!
– орал солдат.
– Не видишь? У меня же "люська"!
– А у меня - княгиня!
– подхватывал Вальронд и уже ступил на подножку. С хрустом что-то лопнуло сзади, но руки женщины обняли его, а девочка уже проникла в тамбур.
– Пропусти с "люськой"!
– Пропусти с княгиней...
– хохотал Вальронд.
Боковым зрением - вдоль состава - мичман видел, как из открытых окон вагонов, покуривая трубки и сигары, наблюдают за посадкой члены иностранных миссий. В руках дипломатов щелкали "кодаки", и Вальронд тоже был запечатлен, наверное, навеки - в самый героический момент своей биографии...
И вот они в вагоне. Даже пробились к окну. Сели. Красавица, смущенно улыбаясь, оправляла волосы.
– Вы меня поразили...
– сказала она, обнимая дочь.
– Мадам, к чему слова благодарности?
– Нет, - ответила женщина.
– Поразили не тем, что помогли проникнуть в поезд. Но вы назвали меня княгиней...
– Мадам, это моя очередная фантазия! Извините.
– Но я и есть княгиня... княгиня Вадбольская.
– Ах, - догадался Вальронд, - так это, значит, вы приходили в Вологодский губисполком к товарищу Самокину?
Женщина посмотрела на него с каким-то испугом и ответила:
– Нет. Не я...
Вальронд спросил потом у нее:
– Очевидно, вы спасаетесь от большевиков?
– Да. Пробираюсь в Архангельск и... дальше.
Поезд тронулся, а за вагоном еще долго бежали кричащие люди, подбрасывая поклажу на спинах; хватались за выступы, и напором скорости их сшибало под насыпь. Вальронд печально погладил девочку по льняным волосикам. "Вот и еще одна эмигрантка... Что-то ждет ее там? Наверняка забудет и русский язык..."
– Тебя как зовут?
– спросил он.
– Клава...
– Какое славное имя... Сахару хочешь?
Маленькая княжна посмотрела на мать.
– Дайте, - согласилась Вадбольская, отвернувшись.
– Вот тебе кусочек сахару, маленькая княжна с красивым именем Клава. А мы с твоей мамой будем смотреть в окно.
– Я тоже буду смотреть в окно, - ответил ребенок.
– Хорошо.
– И Вальронд пересадил девочку поближе.
– Уступаю тебе место. Смотри в окно, а я, с твоего разрешения, буду смотреть на твою маму. Пожалуй, это интереснее любого пейзажа, ибо такой красивой мамы, как твоя, я еще не встречал в своей удивительной жизни...