Из тупика
Шрифт:
Вернувшись в кабинет, он искренне поделился с Вальрондом:
– Беда нам с ними! Много честных людей. Отлично воюют против немца и белого финна. А как только вступят в соприкосновение со своими, сразу теряются. Не у многих хватает сил, чтобы вести бой со своими старыми товарищами... Но получается кривенько, - говорил Самокин.
– Вот у нас бывший генерал Самойлов. Сидит в штабе, тихо и незаметно. Все наши операции разрабатывает, об этом никто на фронте не знает. Хотя Самойлов лично известен товарищу Ленину. А какой-нибудь плюгавец поручик перемахнет
– Что мне делать теперь?
– спросил Вальронд, подумав.
Самокин ответил ему:
– Ну, ты, мичман, из утиной породы. И любишь воду, аки гусь лапчатый. Так вот. Сейчас из Кронштадта привезли стодвадцатипятимиллиметровки. Их надо установить и сплавить вниз по реке, как мониторы... У англичан уже работает целая флотилия! Они привезли мониторы из Англии! Необходимо и нам создавать свою флотилию. Поговори с местными инженерами, они здесь все саботажники. Поставили вчера одну пушку на пароход, а он после первого же выстрела перевернулся кверху пузом. И обратно его, как ни мучились, никак на киль не поставить. Так и плавает, как дохлая рыбина...
Когда разговор подходил к концу, Вальронд спросил:
– Самокин, а разве ты ничего не хочешь узнать у меня?
– Нет, вроде бы ничего...
– Неужели так уж и ничего не спросишь?
– Да нет, мичман. Все нам ясно с тобою.
– Ну, ладно. Тогда я пойду...
С первого же дня Вальронда тоже сделали "саботажником". Он категорически восставал против установки орудий (тяжелых, почти крепостных пушек) на хилых колесных пароходиках. Но губисполком вмешался: у англичан мониторы бегали своим ходом, и хотелось в Котласе, чтобы советские "самоделки" тоже забегали...
– Конечно, - убеждал Вальронд упрямых товарищей, - это выгодно. Но лучше уж, при всей нашей бедности, таскать мониторы на буксире. Как плавучие батареи. Но зато будет надежнее...
Исполняя приказ, явно задетый за живое, он установил одно орудие на "Святом Чудотворце". Орудийный ствол велел обвязать канатами и подал канаты на берег.
– Зашвартуйте их удавкой на кнехты!
– приказал и велел всем убираться с палубы прочь.
– Вы мне не верите?
– обозленно крикнул он в сторону губкомиссии, стоявшей на пристани.
– Ну так смотрите, что сейчас будет... Фотографировать не разрешается: дело это секретное и довольно стыдное!
В ярости дернул рычаг на себя. "Святой Чудотворец" такой подлости не ожидал. Когда пушка выстрелила, старик, будто не поверив сначала, как-то подпрыгнул из воды, а потом стал распадаться на куски. Палуба его разъехалась, словно старая подошва, и Женька Вальронд подождал, когда "Чудотворец" совсем уйдет из-под его ног. А потом мичман выплыл на берег и сказал:
– Теперь, моя дорогая комиссия, тащи канатами пушку, чтобы по глупости кое-каких товарищей она не пропала. Если вы хотите иметь монитор, тогда дайте мне... Дайте ресторан-баржу!
Дали. Покривились,
Отовсюду, стекались на Северный фронт молодые отряды, прислал и Кронштадт своих братишек. Вот эти-то братишки немало испортили крови Вальронду. Один вид их вызывал раздражение. Клеши - в полметра, со свинцовым грузилом на складке, чтобы мотало пошире. Вдоль штанов - ряд перламутровых пуговиц. Ленты длиною в метр, и чубы завиты (для этого у матросов были щипцы, как у женщин). Первым делом они собрали митинг и поклялись пролить за дело революции всю свою кровь до последней капли. Некоторые даже плакали при этом. Вальронд похлопал на митинге в ладоши, потом сказал:
– А теперь, товарищи, за работу!..
На работу они не пошли: их дело кровь проливать, а не работать. Столовку на барже уже закрыли, и баржа - железная, прочная - стояла под берегом. Надо было укрепить ее лесом и поставить орудия. Но матросы относились к этой барже со звериной ненавистью и крыли ее почем зря. Привычные к уюту кораблей, они панически боялись всего, что связано с берегом и неизбежной грязью. Потом придумали шуточку: ловили у себя вошь и старались перекинуть ее на мичмана.
– Беленький, - говорили, - на тебе серенькую! Особенно был неприятен один, конопатенький, - так и лез, так и наскакивал на бывшего офицера. Вальронд аж зубами скрипел.
– Мне бы только волю, - говорил он, - так я такую шантрапу, как вы, топил бы в аптечной пробирке... Разве вы - моряки?
– Контра!!
– визжал конопатенький.
Взмах руки - и зубы клацнули. Матрос - с копыт долой.
Поднялся, обвел всех мутными глазами.
– Братцы!
– рвал на себе тельняшку.
– Это как понимать? Это где видано? Ревматов бьют?..
Спасла от пуль железная дверь баржи, которую Вальронд успел за собой захлопнуть. После чего мичман попросил для себя комиссара, именно Павлухина. "Один я не могу", - сказал он Самокину. Павлухин пришел на баржу и сразу сунул наган в нос конопатому:
– Ты шире всех разинулся? Вот первый и слопаешь...
Вальронд потом сказал ему:
– Слушай, Павлухин, так и я умею: наган сунуть.
– Иногда это надо, - ответил Павлухин.
– Они же грамотные... Только форс на себя наводят. Пошли они все подальше. Нам не таких надо...
И случилось вот что: морских специалистов, которые готовы были кровь пролить, отправили на передовую, а взамен на баржу прислали питерских рабочих. Эти работы не боялись, кровью своей не хвастались, люди были золото. Вальронд, раздевшись до пояса, тоже работал с топором, как плотник. Парень он был здоровый, и этот труд в тягость ему не был.
– Откуда, мичман, ты это дело знаешь?
– удивился Павлухин.
– У меня была умная мама.
– ответил Вальронд, смахнув пот со лба, Когда мне исполнилось три годика, она привезла мне из Торжка детский топорик, кучер обеспечил меня чурбачками. И вот я с детства тюкал и тюкал, даже не знал, что детям положено иметь игрушки. У меня, Павлухин, игрушек не было никогда!