Из тупика
Шрифт:
– Поверьте, я не знаю никакой княгини.
– Но, помилуйте, дорогой товарищ, кто же в таком случае просил вас спасти меня и Павлухина?
Техник поднялся, построжал лицом.
– Николай Александрович Дрейер, вечная ему память.
– Николаша Дрейер?
– удивился Вальронд.
– Да. Мы состояли с ним в одной партийной ячейке.
Вальронд куснул в раздумье пухлую губу.
– Опять я запутался... Если это так, то каким же образом сюда могла затесаться княгиня? Большевик Дрейер и... княгиня?
– Я тоже ума не приложу,
Они сообща проверили схему стрельбы, после чего Вальронд получил у начфина дивизиона жалованье (теперь оно стало называться зарплатой). Под флагами Советской страны вмерзли в лед до весны три сторожевика его дивизиона: "Заряд", "Патрон" и "Запал". Как командир этих кораблей, Женька получил сегодня приличное вознаграждение - в миллионах. Реформа еще не была проведена в стране после разрухи, и все исчислялось гигантски - миллионами, причем в ход шли наряду с совзнаками и екатеринки, и керенки, и даже облигации займа Свободы. Один номер газеты "Правда" стоил тогда две тысячи пятьсот рублей, одна почтовая марка обходилась в триста двадцать рублей... Это было время, когда пели:
Залетаю я в буфет
Ни копейки денег нет:
– Разме-еняйте
сорок миллионов!..
Перейдя Северную Двину по льду от самой Соломбалы, Вальронд прыгнул на ходу на подножку трамвая, который дотащил его, тарахтя и названивая, до губисполкома.
Самокин встретил его дружески:
– Садись, морской. Потолкуем...
Странно прозвучал первый вопрос:
– Ты против Советской власти, Максимыч, не возражаешь?
Вальронд подмигнул Самокину:
– А возможно и такое?.. Чего это ты, Самокин, посадил меня под лампой и рассматриваешь? Возражаю - не возражаю...
Самокин сказал ему:
– Я тебе, Вальронд, хочу посоветовать, чтобы ты подумал о вступлении в партию. Тебя знают на флоте как хорошего товарища. Оборона Мудьюга в августе - отлично! Прошлое - чистое...
Вальронд ответил:
– Самокин, ты же знаешь: я окончил перед войной Морской корпус его величества. Там великолепно давали навигацию, тактику, историю флота, языки, артиллерию, минное дело, гальванное, пороховое и прочее. Но - вот беда!
– там не давали нам Маркса...
– А своя голова у тебя на што?
– спросил Самокин.
– В том-то и дело, дорогой товарищ Самокин, в этой башке есть все, от навигации до тактики, но вот Маркса... увы, не содержится! Я ведь не поручик Николаша Дрейер, который на лекциях по такелажу Карла Маркса штудировал. Мне давали брамшкотовый узел - вязал брамшкотовый, давали выбленочный - пожалуйста, я тебе и сейчас с закрытыми глазами свяжу. Но Карла Маркса при этом я под партою не держал. И скажу тебе честно, Самокин: быть в партии только по билету, чтобы ушами хлопать, я не желаю. Дайте мне Маркса, как раньше давали курс артиллерии, - тогда дело другое. Советской власти трудно - я ей от души сочувствую. И вы меня занесли в число сочувствующих. А в партию, прости, Самокин, рановато мне...
– Знаешь, - ответил Самокин, - тяжело тебе будет командовать кораблями без знания той идеи, за которую страна боролась и еще будет много бороться.
– Я же... воевал!
– обиделся Вальронд.
– Верно. И хорошо воевал. Но больше наскоком. Сгоряча Трах-пах-тарарах!
– и ты победил. Не вдумываясь. Скажи, разве не так?
– Пожалуй, отчасти ты прав, Самокин. Очень мне не понравилось тогда на Мурмане. Бежал куда глаза глядят...
– Вот видишь, - поймал его Самокин.
– Куда глаза глядят!
– Но поглядел-то я в вашу сторону, - вывернулся Вальронд. Самокин крепко хлопнул его по плечу:
– Ладно. Может, ты и прав, что не спешишь. Партии ведь тоже не нужны лишние. Учись, мозгуй сам. Придет время - и явишься к нам... Здоровье ничего?
И вдруг Вальронд ответил:
– Не поверишь ты мне - плохо! Задыхаюсь временами.
– Брось курить. Сосешь всякую отраву.
– Надо. Сам понимаю.
– Обедал?
– спросил его Самокин.
– Нет, не успел.
– Ну, пошли в нашу столовку...
* * *
С разговорами о магнитных минах, которые еще не все вытралены после англичан, они обедали в шумной столовой Архангельского губисполкома. Самокин между делом, потягивая кисель, спросил:
– Максимыч, ты как теперь насчет этого... не закидываешь? Я ведь не забыл, как тебя на Цейлоне нагишом на крейсер доставили.
Вальронд ответил ему - без улыбки:
– А я вот, знаешь, часто вспоминаю о своей маме...
– О маме?
– Да. Она была умная женщина. И вот она говорила, помню, так: если человек до тридцати лет не женится и продлевает грехи молодости - то этот человек уже пропащий.
– Умная у тебя мама, - согласился Самокин.
– Еще бы!
– восторженно подхватил Вальронд.
– А если к сорока годам человек не разбогатеет, то ему уже никогда не разбогатеть. Но я сегодня как раз получил за месяц службы полтора миллиона, и будущее меня отныне уже не страшит.
Самокин улыбнулся:
– А сколько тебе сейчас, Максимыч?
– Сейчас двадцать девять... Пора исполнить святой завет моей мамы: остепениться и, остепенясь, жениться.
– Это хорошо, - похвалил его Самокин.
– Только дам совет не женись ты никогда на дуре. Лучше пусть старше тебя, пусть урода косая, - только бы умная. А с дурой - наплачешься...
В этот момент Женька заметил женщину. Она была в тужурке чекиста, а под локтем держала остроконечную буденовку. В руке, поднятой над столиками, она несла стакан с чаем. И растерянно озиралась, выискивая свободное место. Это была... княгиня Вадбольская! Вальронд спокойно (он умел быть спокойным) сказал:
– Погляди, Самокин, какая красивая женщина... правда? Кстати, ты не знаешь ли - дура она или не дура?
– Дашу Коноплицкую дурой не назовешь, - ответил Самокин.
– Кто, кто это?
– удивился Вальронд.