Избранное. Том 2
Шрифт:
Внук Дара, дядюшка Сетак, какие бы ни приходилось ему терпеть лишения, свято берег дом, в котором, казалось, еще витал дух его предка. И дом этот, самый высокий в кишлаке, полностью сохранил прежний вид, годы почти не оставили на нем следов. Но если когда-то просторный двор не вмещал всего скота, то теперь поборы и налоги оставили дядюшке Сетаку только лошадь с коровой и ничего больше. С каждым днем жизнь в Дадамту становилась все тяжелее, с каждым днем все ниже клонилась голова дядюшки Сетака от горьких дум. «О аллах, — говорил он, обращаясь к всевышнему, — неужели ты допустишь, чтобы я лишился дома своего деда?.. Нет больше ничего доброго в этом мире…»
Вот и сегодня,
Вот и теперь: едва появился он во дворе с кетменем на плече и тыквяной бутылкой для чая, как старшая дочь увидела его, вскрикнула: «Отец, отец!» — и бросилась навстречу.
— Ой, отец, что с тобой?.. Ты устал?.. Хочешь, я налью тебе холодного чая?.. — Не дожидаясь ответа, она отобрала у отца кетмень и тыквянку, стряхнула пыль с одежды и тонкими нежными пальцами принялась расчесывать бороду, слипшуюся от пота.
— Тише, тише, шалунья, — говорил Сетак, а лицо его расцветало от удовольствия. — Или ты, Маимхан, решила оставить мою бороду без волос?
Оба — отец и дочь — весело смеялись. Тем временем младшая сестра Маимхан — ей не исполнилось еще и десяти — принесла в тыквяном ковше холодного аткенчая, взобралась на большой камень и тонкой струйкой стала лить чай прямо в рот отцу. Сетак, приученный к этой забаве, только разевал рот пошире, ловя подрагивающую струйку.
— Ну вот, — проговорил он, допив все до последней капли и вытирая губы, — ну вот, кажется, я уже и отдохнул…
Потом дядюшка Сетак умылся — одна из дочерей принесла воду, другая — полотенце — и, вымывшись, взобрался на супу [53] , застланную кошмой. Дочери уже успели накрошить хлеб в отцовскую чашку.
53
Супа — возвышение, сложенное из глины.
— Подлей-ка еще, Азнихан, сегодня твоя лапша удалась на славу, боюсь проглотить язык, — сказал Сетак, опорожнив чашку, и, утирая пот со лба, протянул ее своей жене.
— Э, быстр же я на ногу — подоспел прямо к обеду! — раздалось у калитки. Все обернулись и увидели муллу Аскара, входящего во двор.
— Балли, балли [54] , прошу вас, мулла! — поднялся ему навстречу обрадованный дядюшка Сетак.
Пока длился обмен взаимными приветствиями, Маимхан принесла для своего наставника тазик с водой, заскочила в дом, вернулась с корпачой и подстелила ее мулле Аскару.
54
Балли — радостное восклицание.
— Кушайте, кушайте, мой мулла, пока не остыло, —
— Пах-пах… Верно говорится, что дурная голова не дает покоя ногам, а хорошие ноги накормят даже дурную голову… — сказал Аскар, приступая к еде.
Весь обед неистощимый на шутки Аскар веселил хозяев и посмеивался сам, когда же была убрана грязная посуда и произнесена дуга [55] , мулла сказал:
— А теперь приступим к серьезному разговору, — и обратился к Маимхан: — Расскажи нам, дочка, понравилось ли тебе во дворце?
55
Дуга — молитва после еды.
— Никогда я не видела такой красоты, — призналась чистосердечная Маимхан, — мне вспоминались там сказки, которые я слышала от вас, учитель. Сколько мастеров трудилось, чтобы сотворить на земле такое чудо! Но там… Там нечем дышать, в этом дворце! Да, да!.. Там даже воздух не такой, как у нас — он давит на душу!.. И люди… Одни проводят свою жизнь в пьянстве и роскоши, другие — в слезах и горе…
Аскар внимательно слушал Маимхан и потом долго Молчал, погруженный в свои мысли.
— Что ж, значит, ты ездила не напрасно, — заговорил наконец он. — Теперь давай подумаем, почему одним суждено весь век плакать, а другим — смеяться…. Ведь не для того создал аллах людей, чтобы они проливали слезы…
— А для чего?.. Для чего, мулла Аскар?.. — вмешалась в разговор маленькая Минихан.
— Ты смотри! — удивился Аскар. — Значит, и тебе интересно это узнать, букашка ты этакая!.. — Он ласково ущипнул девочку за щеку.
Должно быть, не скоро кончилась бы беседа, если бы ее не нарушили подружки Маимхан, сбежавшиеся во двор дядюшки Сетака.
— Как вы разузнали, что я здесь, доченьки? — спросил Аскар, отвечая на шумные приветствия девушек.
— Мы соскучились по вашим рассказам, мулла Аскар!
— Ты только послушай их, Сетак!.. Эти баловницы могут забыть причитающуюся мне пятницу [56] , но никогда не забудут попросить муллу Аскара, чтобы он рассказал для них что-нибудь поинтересней, — как бы не так!..
— Как бы не так! — добродушно подтвердил дядюшка Сетак и подмигнул девушкам. — И мы вместе с ними послушали бы вас, мулла Аскар…
— Ну, будь по-вашему, — сказал Аскар. — Но сначала прочтем вечернюю молитву, а уж потом…
Аскар, а вслед за ним и Сетак поднялись со своих мест.
56
По пятницам ученики должны были приносить учителю плату продуктами.
Маимхан со своими подружками занялась приготовлениями: супа, над которой раскинули свои ветви два старых чилана [57] , посаженных еще благословенными руками деда Дара, была чисто выметена, и на ней появились два маленьких коврика.
Тем временем солнце, словно вложив свои лучи в ножны, скрылось за горизонтом, и в небе засияла круглая двухнедельная луна. Поверхность колчака — водоема, вырытого во дворике, покрыли серебристые блики. Вечерняя молитва кончилась.
57
Чилан — дерево, родственное джиде.