Избранное
Шрифт:
— Не из пугливых, — сказал Николай.
С гудком вышел из проходной Николай, а Зоф уже его поджидал на горушке.
— Попутчик, в твои края, — сказал он.
Николай догадался: о чем-то серьезном потолковать Зофу нужно. Неожиданно три брата Федоровы-Быки вынырнули из толпы — и к ним. Братья подрядились откидать горбыли у пилорамы на лесной бирже.
Зоф не знал, как от них избавиться, насупившись, молчал. Быки этого не заметили, наперебой рассказывали, как Кучумов нанял тапера из курзала и разучивал «Марсельезу». Забавно, но у Зофа были дела поважнее.
У
— Та потаскуха, которую твоя Надя турнула, не из простых, отец у нее в генеральном штабе служит. Случай в Разливе представим как ссору — схлестнулись две бабенки. Супругу предупреди, организации нужно, чтобы Емельяновы поменьше внимания к себе привлекали. В 1905 году у тебя в доме был штаб дружины, и ни один шпик не догадался. Сейчас события грозные надвигаются, в запасе нужно иметь надежную явку. И еще Кубяк просил передать: Кондратий твой чудит, связался с анархистом из Кронштадта. Странная у этого матроса фамилия — Веник. Похоже, что это прозвище. Прохвост собьет парня с пути.
— Втолковывал, Кондратию кажется, что справедливость в России просто установить, царя-то нет. Дурень, мал еще, а душа хорошая, весь в деда, свободолюбивый. Выберу времечко, возьмусь за него.
— Не откладывай, Веник опасный прохвост, — предупредил Зоф и, распрощавшись, направился к лодочному причалу — там его поджидал связной Петербургского комитета партии.
10
Под утро Надежду Кондратьевну разбудили приглушенные стоны за стеной. Она потолкала мужа, он перевернулся на бок и засопел. Николай приплелся домой ночью, голенища сапог до верха заляпаны глиной, рубашка засолонела от пота. Винтовки и патроны перепрятывали. В Ермоловке у лавочника сын поступил в Михайловское юнкерское, в субботу наезжает с приятелями. Из окна его комнаты виден погреб — тайный арсенал.
Стон за стеной затих, — кто-то из ребят во сне кричал. Надежда Кондратьевна задремала, разбудил ее возглас: «Мама!» Чей это голос — спросонья она не разобрала, вскочила с постели, трясущимися руками зажгла лампу. В постели метался Гоша, подушка и простыни валялись на полу.
— Захворал, малыш? — Надежда Кондратьевна поправила постель — жара нет, а ребенок корчится. — Где болит?
— Еж в животе. — Гоша всхлипнул.
Надежда Кондратьевна давно уже ничему не удивлялась, в доме росла орава мальчишек.
— Вкусный еж? — спросила она.
— Не е-е-л, сам заполз. — Гоша еще громче всхлипнул.
— И нисколечко не попробовал? — массируя ребенку живот, Надежда Кондратьевна допытывалась: — Волчьими ягодами угощался?
— Крепость на косе строили, там нет волчьих ягод.
Массаж подействовал, боль несколько утихла. Гоша положил голову на колени матери.
— Пил грибной квас — Надежда Кондратьевна видела, как кухарка Смолкиных вынесла мальчишкам огромный медный ковш.
— Анисимовские пили, а мы с Колюхой по воблине смолотили, — пробормотал Гоша.
Напоив теплым молоком сына, Надежда Кондратьевна перенесла его в большую комнату на диван, прилегла
Проснулась она поздно. Николай сам разогрел еду, ушел на завод. Приходила чухонка, оставила кринку молока на крыльце.
Собрав завтрак, Надежда Кондратьевна заметила неладное с ребятами: Сергей очень угрюм, глаза воспалены. Коля скрюченный и за стол не сел. Кондратий, вечно куда-то спешивший, ел вяло жареную картошку. Лишь Толя съел сбою порцию и попросил добавку. Всяко бывало в большой семье. Коля зимой на ногах перенес инфлуэнцу, — но чтобы сразу заболели четверо…
Кондратий хмурый — понятно: была крепкая взбучка от отца за приятельство с анархистом.
— Соскучился по Венику окаянному? — прикрикнула она на Кондратия, ожидая, что тот вспылит. Тогда будет ясно, болен сын или хмур — с отцом нелады.
Кондратий с отцом жарко схватывался, а матери не перечил, хотя она нередко грозила обломать грязную швабру о бесстыжую голову анархиста, только бы попался ей под горячую руку.
— Животом маюсь, — признался Кондратий. — И Сережке было муторно, подушку грыз. Когда Гошу уносила, мы не спали, притихли, боялись напугать, думали, до ветру побегаем — пройдет.
«Животы у четверых разболелись, с чего бы?» — недоумевала Надежда Кондратьевна. Обед готовила не на особицу. Все ели грибной суп и жареного окуня. Грибы чистые, рыба ночного улова. Строила она дальше догадки: наелись мальчишки вредных ягод в лесу. Набегавшись, пили воду на болоте. Разве сознаются? Причина словно и найдена, но сомнение ее не покидало — Гоша не товарищ старшим братьям.
Она напоила ребят молоком и больше не докучала им расспросами: придет отец со смены — дознается.
У плиты Надежда Кондратьевна перегрелась, захотела пить, кипяченой воды в доме не было. После завтрака Кондратий выбил угли из самовара, празднично начистил и положил на траву проветриться. Зачерпнув ковшом из ведра, она жадно глотнула и отпрянула: горьковата, затошнило, едва добежала до лохани.
Кондратий божился, что ведро ополоснул и воду брал не с протоки, а из колодца. Не связана ли внезапная болезнь сыновей… Предположение страшно, Надежду Кондратьевну схватил озноб. За неделю до пасхи черносотенцы отравили у них корову.
Выплеснув воду из ведра, Надежда Кондратьевна подняла из колодца свежей, попробовала и выплюнула: что-то подмешано. Отравлен колодец?
Мальчишки таинственно исчезли из усадьбы. Дома был только Санька. Он отсыпался после ночной смены. Надежда Кондратьевна растолкала его, наказала разыскать братьев и вычистить колодец.
Коля, Сергей, Толя и Лева были на озере. Сынишка смолкинской кухарки видел Кондратия и матроса, они пробирались задами к вокзалу.
— Паскуда, больного — и то выманил из дома, — ругалась Надежда Кондратьевна, — не я буду, если не вылью ушат помоев на отпетую голову анархиста.
Сергей и Коля косились на старшего брата, были недовольны, что он их позвал домой: они камнями подбивали к берегу шальное бревно.
— Вычерпайте затхлую воду, очистите колодец и отправляйтесь на все четыре стороны, — прикрикнула Надежда Кондратьевна на бунтовавших сыновей.