Избранное
Шрифт:
13
Пожилой солдат выбрался последним из вагона. Скатка была надета через плечо, к ремню прицеплена фляга в шинельном сукне. Видимо, он возвращался из лазарета.
Сойдя с платформы, солдат постоял, в задумчивости достал кисет, скрутил цигарку, выкурил и не спеша направился к центру. Пройдя церковь Петра и Павла, свернул к рынку. На Никольской он постучался в дом Емельяновых, попросил напиться.
Варя подняла из колодца ведро. Прильнув к ковшу, солдат косил глаза на девушку; чувствовалось, что
— Кого благодарить? — решился он наконец, не выпуская ковша.
— В колодце воды не убыло.
— Чья будешь-то? — спросил солдат. — Батька на оружейном?
— Помер отец, брат там старший Николай, а недавно и Ваню назад взяли.
— Рассчитан был. За что?
— С каторги вернулся.
— По какой статье судили?
— И не знаю, — смутилась Варя. — И Вася был забран. В Нижней Туре на каторжном прииске.
— За какую провинность братья каторгу отбывали? — солдат наводящими вопросами помогал Варе. — За грабеж — то уголовные, литературу запрещенную распространяли, бастовали — то политические.
— Про книги ничего не скажу, а винтовки тайно с отцом они собирали. Соцкий про наш дом и брата Николая, что в Новых местах, приставу доносил. При царе обыски были, со счета сбились, — разговорилась Варя.
— Политические твои братья, — сказал одобрительно солдат и спросил: — Фамилию-то какую носишь?
— Емельяновы мы.
— Справедливая фамилия. Емельяном самого Пугачева звали.
Солдат вытащил из-за голенища воблину, протянул Варе.
— Бери, красавица, гостинец, не обижай. В деревне у самого две невесты растут.
Варя взяла воблину, солдат помолчал, спросил:
— Новые места далече отсюда?
— В Разливе, через пеший мост перейти, влево взять.
— Временем таким не располагаю, Ивана и Василия вызови на двор.
Солдат повесил ковш на ведро и сел на траву. Василия не было дома, Ивана еле растормошила Варя. Накинув на плечи парусиновую куртку, босой, выбрался он на двор. Солдат кивнул: садись. Иван пригласил его на скамью под рябиной. Затем Иван переоделся и ушел с солдатом.
Задами Иван привел солдата к дому, где жил Восков.
— Тут, как на духу, — предупредил он солдата. — Восков недавно у нас, но кремень. Зофу, партийному секретарю, первый помощник.
Восков был дома, разжигал плиту. Глянув в тайный глазок, он увидел Ивана, провел его и солдата в небольшую, скромно меблированную комнату. Две трети обеденного стола занимали книги и газеты.
— Откуда товарищ? — спросил Восков у Ивана.
Солдат снял скатку, приставил к стене, сам представился:
— Рядовой запасного батальона Финляндского полка, фамилия секретная, к их благородиям в полевой суд не имею никакого желания угодить.
— Моя фамилия не секретная, — засмеялся Восков и назвал себя. — Должность моя всегда на людях.
— Слышал от Емельянова, председателем завкома на ружейном? — Солдат в чем-то сомневался. Помолчав, спросил: — Властью от мира наделен?
— Мандат представить? — пошутил Восков.
— Не первому же
— Обществом избран товарищ Восков, — подтвердил Иван, крайне удивленный: солдат просил проводить к кому-нибудь из ответственных Красной гвардии. Чем же вызвано недоверие?
— Проверочки достаточно устроил, теперь слушайте. Пришел я не от социал-демократов, и к большевикам не причастен, сам по себе, — заговорил солдат вдруг мягко, душевно: — С брусиловского прорыва воюю… Как и крестьянствовать — позабыл, кобылу не запрягу.
Ивану не терпелось поправить солдата: путаница у него в голове, — заметив же в глазах Воскова не удивление, а улыбку, промолчал.
— Ненароком узнать довелось: из нашего батальона карателей назначают, — продолжал солдат. — Велено разоружить вашу Красную гвардию. Велено не церемониться.
— Патронов не жалеть, так? — спросил Иван.
— Приказ не читал, врать не буду, а слышал: коль забунтуете — велено не щадить ни правых, ни виновных, — говорил солдат.
— Кого у нас усмирять? — прощупывал солдата Восков, хотя и верил ему. — Живем мирно, буржуям в курзале немножко нервы пощекотали — сами виноваты. На даче, где кондитерская, граммофон завели, пластинку поставили: «Боже, царя храни», а Грошиков, купец, додумался: когда погибшего артиллериста хоронили, вывел на террасу шансонетку и цыгана с гитарой. — Восков женским жестом оттянул штанину, насмешливо пропел: — «Смотрите здесь, смотрите там…» Парень из замочной надавал по роже купчишке, смазал и птичке певчей, а цыгана в лягушачий пруд загнал.
— Эка вина, — вставил Иван, — припугнули буржуев, и вот уже карателей шлют. Не при царе живем.
— У Сашки четвертого тоже есть подневольные, — сказал с горечью солдат. — Прикажут — и пошли, ослушаешься — под свою или германскую пулю поставят. Вот и погонят у вас винтовки отбирать.
— Винтовок много в арсенале, — хитрил Восков.
— Про те, что под замком, Керенский не печется, велит изъять те… на чердаках, в сараях, что под полом спрятаны.
— И много припрятано? — Восков не спускал глаз с солдата: не подослан ли? Нет, свой, обстрелянный, обмундирование поистерлось, руки мужицкие, натруженные.
— Около тысячи винтовок насчитали, коль не будете дураками, фигу на постном масле увезет штабс-капитан Гвоздев.
Солдат принес важные сведения. Петербургский комитет партии большевиков своевременно предупредил Кубяка, Зофа и Воскова, что июльские события сорвали маску с Временного правительства. Керенский ни перед чем не остановится, чтобы разоружить Красную гвардию Сестрорецка.
— Ждите, в ночь на одиннадцатое нагрянем. Дорога автомобильная облюбована, идем на Белоостров. Приданы бронемашины. Больше ни о чем не расспрашивайте, не знаю, а выдумками не страдаю, — солдат вытащил из-за голенища кисет, сделал самокрутку в палец толщиной, прикурил от зажигалки и попросил Ивана задержаться у Воскова. — Доберусь до станции. Патруль задержит — отбрешусь.