Избранное

Кукушкин Василий Николаевич

…К станции Разлив приближалась компания гуляк. Под гитару сиплый баритон выводил:

Все мы любим кабачок — Сладко в нем живется. Тот, наверно, дурачок, Кто в нем не напьется.

Подгулявшая компания скрылась в лесу. Зоф огляделся: широкая улица, ведущая от станции к озеру, погрузилась в сон, только старуха в шерстяной кофте, ночном чепце прогуливала четырех лохматых

шотландских терьеров. Собаки шли на длинном поводке, цугом, как ходят ученые лошади на манеже.

Свернув на 5-ю Тарховскую улицу, Зоф услышал, что кто-то на берегу протоки отбивал косу.

«У Емельяновых», — определил Зоф; теперь можно и не спешить — сам дома и не спит.

Раздвинув в изгороди жерди, Зоф пробрался к протоке. На кряже, широко расставив ноги, сидел Николай, постукивая молотком. Отодвинувшись на край, он освободил место, но Зоф переступал с ноги на ногу.

— Не набегался, постой, — сказал Николай и опустил молоток.

— Из Петрограда Свердлов вызывал в Таврический, дал новую явку. В столице полно слухов, в желтых газетах все настойчивее пишут: Ленин скрывается возле финской границы. Имеются сведения, репортеришко из бульварного листка «Новое время» шнырял возле дачи Смолкина. До емельяновского сарая и ста шагов не насчитаешь.

Николай медленно повел головой к даче Смолкина, затем к своему сараю, будто вымерял глазами расстояние.

— Сколько шагов насчитал? — спросил Зоф.

— Шагов, верно, немного, — согласился Николай, — но, кто ко мне пойдет, заблудится.

— Не петушись, у тебя подполье Центрального Комитета партии, — оборвал Зоф. — Репортеришки — это еще полбеды, кружат в Тарховке и Сестрорецке монархисты, юнкера. У них скорый суд и приговор — пуля в револьвере. Половцев к награде представит и в чине повысит.

— Головой отвечаю, мои ни при чем, — встревожился Николай. — У малых слова не вырвешь, а старшие ребята, обрати внимание, игры затевают на улице и за протокой.

— В пузырь зря лезешь. В Центральном Комитете партии — никаких претензий к Емельяновым. Для тревоги есть серьезные основания. Реакция требует объявить Ленина вне закона. Прокурор Петроградской судебной палаты собирается привлекать его по самым тяжелым статьям уголовного уложения: пятьдесят первой, сотой и сто восьмой — государственная измена, приговор — смертная казнь. Вот как складывается обстановка, малейший неверный шаг…

Помолчав, чтобы Николай прочувствовал, Зоф продолжал:

— Велено сменить подполье. За поиски нового места на тебя вся ответственность возложена. Помни, ты не одинок, наша партийная организация и я всегда с тобой локоть в локоть.

По мнению Николая, безопаснее подполья, чем сарай в Разливе, трудно найти. Семья живет — двери настежь, а посторонний и шага лишнего на усадьбе не сделает. С весны генеральный ремонт затеял. Сам, Надя и ребята ютятся на кухне. Вповалку спать уложить — и то кто-нибудь на крыльце окажется. Где уж тут постороннего прятать.

Свои соображения Николай не навязывал Зофу.

Смена подполья — решение Центрального Комитета партии. Раз так, большевику надлежит выполнять. Но он думал, что это дело не горит. Утром в инструментальной кладовой встретились, Зоф не спросил о поисках, а вечером пришел с запеленутой пилой, прислонил ее к крыльцу.

Николай зазвал Зофа на кухню; больше некуда пригласить: в комнатах разобраны полы. Надежда Кондратьевна сдвинула котелок с конфорки, вышла.

— Читай, — Зоф передал газету, захватанную, в масляных пятнах. — В штыковой по рукам ходила.

Николай читал про себя:

«Вчера в три часа дня арестован вождь большевиков Ленин.

Видя, что затеянная им авантюра потерпела полный крах, и опасаясь народной мести, Ленин вместе с большевиками, своими соучастниками, решил скрыться.

В то время как из Петропавловской крепости выходили большевики вместе с преданными им пулеметчиками, Ленин с семью своими соучастниками сел на пришедший из Кронштадта крейсер. Но уехать в Кронштадт им не удалось — они были арестованы».

Николай захохотал.

— Хорошо, у них Ленин за решеткой, нашего не будут искать.

— Ложь тоже стреляет, — возразил Зоф, — те, кому надо, не верят подобным измышлениям. Полезно тебе знать о том, что произошло в Разливе на Малой Петроградской.

Вот что рассказал Зоф.

В начале лета Паншин подрядился сторожить дачу художника Майкова, который уехал на кислые воды. Позавчера два господина средних лет, военной выправки явились на дачу. Бледнолицый, рыжеватый, с короткими усиками, назвался племянником Майкова и потребовал у Паншина ключи. Его компаньон, брюнет в полосатых брюках и светлом пиджаке, посмеивался над растерявшимся сторожем.

— Похожи на грабителей? — спросил рыжеватый. — Утащим в саквояже двуспальную кровать моей бабушки.

Господа, конечно, не воры. Они остроумно подтрунивают: у владельца дачи, и верно, была причуда. Он навязчиво показывал гостям кровать работы крепостных мастеров. Но Паншина смущало: господа собираются пожить в Разливе, а приехали без вещей, на двоих — пляжный саквояжик. По виду они при деньгах — чего же маяться им без кухарки? Могли снять комнаты в Курорте у вдовы крымского помещика. Повар у нее — из английского клуба. Она сумела сохранить погреб. К обеду ставит мужчинам шустовский коньяк, дамам — легкое вино.

Пустил Паншин господ на дачу с опаской, а понаблюдал — не чужие они Майкову, знали расположение комнат, без труда рыжеватый открыл в кабинете потайной шкаф, нашел там вино.

Когда Паншин вошел с кипящим самоваром, то стол был накрыт: бутылки вина, на тарелках — ситный, ветчина, сыр. Бросив взгляд в кабинет, он увидел через раскрытую настежь дверь, что брюнет целится из браунинга в горящую свечу на камине. Заметив Паншина, он нисколько не смутился, опустил револьвер, спросил:

— Знаешь, у кого здесь под видом большевика скрывается немецкий шпион?