Избранное
Шрифт:
— Вот и ладненько, обо всем потолковали, живите себе с Христом-богом, — проговорила она и важно удалилась.
Поваляев погрозил кулаком вслед и зашипел на Николая:
— Знай, долго мытарить себя не буду, съеду.
— Сущий болван, — незлобно ответил Николай, — по-твоему, хозяйка — ханжа, а по-моему — наша мать-спасительница. Ордын не велел долго задерживаться в ссылке. Бежать с Новгородчины — наука простая, не из-под Минусинска. А искать-то все равно будут, объявят по России. — И, подражая полицейскому, он неторопливо стал выговаривать: —
— У-у-у, дьявол, как заправский писарчук трубишь, — выругался Поваляев, но уступил: — Берусь тушить угли, топить печи, не пялить глаза на новгородских красавиц. Одна просьба за подвижничество: избавь раба божьего Тимофея от душеспасительных бесед с хозяйкой. Соври, скажи: застенчивый, нелюдим, тюкнутый — нисколько не обижусь.
— Освободим нашего сопутника Тимофея от общества хозяйки, — согласился Николай и, строго посмотрев на Анисимова, продолжал: — Сиречь и от чая с пирогами у хозяйки.
— От пирогов с капустой и сагой с яйцами не отказываюсь, — шутливо запротестовал Поваляев, — честно долю выделяйте.
— Дудки! Пироги и варенье прилагаются к святости, — сдерживая смех, говорил Николай.
— И долго нам ломать шапку перед святошей? — поинтересовался Анисимов.
— Завтра уговорим хозяйку отмечать нас в полиции, послезавтра откланяемся и пассажирским двинемся в Питер.
— С постромков сорвался, — Поваляев подскочил к Николаю. — Посвящать святошу в наши дела — все равно что самим на себя донести в полицию.
Увидев в прищуренных глазах емельяновскую хитрую усмешку, он отступил.
— Втянешь в историю, — сказал он. — Чую, вместо Питера очутимся в Сибири.
Николай, понизив голос, сказал:
— В ссылке мы, а не на побывке у тещи, а потому требуется снискать расположение хозяйки. Узнал я от человека одного, что наша спасительница зарок дала: спит и видит кого-нибудь подбить на богомолье в Соловецкий монастырь или в Новый Афон. Смекаете?
— А при чем тут мы? — возмутился Анисимов. — Не подрядишь ли нас в калики перехожие?
— Топайте тогда раз в неделю в участок отмечаться, — сказал резко Николай. — Коли не хотите прослыть глубоко верующими. У хозяйки связи. Влиятельная она в Новгороде, но с пунктиком в башке.
За каких-нибудь полчаса ссыльные устроились по-домашнему.
Напившись кипятку с черными сухарями, Николай и Поваляев отправились на лесную биржу. Анисимов пошел в пекарню — хозяйка дала записку. Но всех их постигла неудача. Хозяйкина приятельница гостила в Петербурге и оттуда собиралась на кислые воды. Лесопильщик страдал белой горячкой. В огромной полутемной комнате с узкими церковными окнами на широкой кровати в исподнем валялся еще не старый человек с всклокоченной головой. Он принял Поваляева и Николая за леших, запустил в них подушкой. Подрядились они у трактирщика дрова сложить. Управились до темноты, хозяин остался доволен, дал по рублю и велел кислых щей налить, повариха тайком положила в миску каждому
Дома едва отмылись, как кухарка позвала Николая пить чай к хозяйке.
— Из кухни сдобой тянет. Пекли пироги с капустой вроде, — позавидовал Поваляев.
— По куску пирога на нос схлопочу авось, — пообещал Николай.
Он начистил ваксой сапоги, надел чистую рубашку, праздничный пояс.
Столовая напоминала молельню: весь правый угол занимали иконы. В тусклом отсвете чадивших лампад облупившиеся лики святых были мрачные, злые.
— Присаживайтесь, Николай, — хозяйка засмущалась, — как по батюшке, запамятовала.
— Александрович.
— В честь, значит, святого Невского имя у родителя, — уточнила она и, пониже опустив пузатую керосиновую лампу над столом и разливая чай, продолжала:
— Собралась с сыночком вас познакомить, да он не заехал, все хлопоты и хлопоты. Времечко, Россию нужно спасать, просветители объявились, требуют отдать церкви под балаганы и кабаки. Мой-то воюет смертно с окаянным вражьим племенем. Вот и сейчас где бы мать повидать, а он извозчика пригнал с запиской. В Петербург телеграммой вызвал Пуришкевич. За глаза и в глаза скажу, милейший это человек. На масленой гостил он у сына, познакомилась и я с Владимиром Митрофановичем, приглашал в Молдавию, в свое имение.
— Край солнечный, — в тон поддакивал Николай. — В землю там палку воткнешь — вымахает вишня, не вишня, так яблоня. У нас в Сестрорецке не то, земля — песок и чахоточный суглинок, и погода не балует, подсолнух редко до семечек созревает.
— Без молитвы сажаешь, — нравоучительно заговорила хозяйка. — Я в своем огороде каждую ямку перекрещу, покроплю святой водой, бог и радует. Забыла, когда на рынке покупала огурчики, картофель, лук. С троицына дня, почитай, своя редиска и укроп на столе.
— Молимся, да знать молитва не доходит, — степенно вел благочестивую беседу Николай. — Прошлой весной приснилось: хожу между грядками земляники, и три ангела со мной. Отгадать, к чему бы сон, да человека у нас такого не нашлось.
— Плохо святых чтишь, тебе всевышний благодать ниспослал. В образе ангелов знаешь кто явился? — щуря хитровато глаза, спросила хозяйка.
Николай отставил блюдце, задумался, как бы поскладнее ответить. Затруднение постояльца доставляло хозяйке удовольствие: приятно ей сознавать свое превосходство в религиозном толковании.
— Троицу в честь кого празднуем? — подсказала она.
Николай, нацелившийся было на кусок пирога с капустой, неловко отдернул руку.
— Бога…
— Троица, триединое божество — бог-отец, бог-сын, бог — дух святой, — поправила хозяйка и, подперев кулаком щеку, спросила: — А каких всенощных удостоился святой Василий?
До глубокой ночи грозила затянуться тягучая беседа. Николай, потирая подбородок, скрывал зевоту. К счастью, заглянула к хозяйке соседка со сплетнями и новостями. Хозяйка послала с Николаем по куску пирога постояльцам и затем взяла с комода тонкую книжку.