Избранное
Шрифт:
В участке было шумно, как в рекрутский день у воинского начальника. Кругом свои, среди них — и приятели Николая: Поваляев и Анисимов. Николай сосчитал — двадцать девять оружейников, с ним — тридцать. Из каждой мастерской по два-три человека арестовали. Улик нет, в полиции состряпают. Самое малое, что их ждет, — высылка.
23
В полицейском участке Новгорода пристав долго читал сопроводительную, хотя там не было и десяти строк.
— Ссыльный Анисимов.
Окинув недовольным взглядом широкого в плечах Анисимова, пристав снова опустил глаза на казенную бумагу.
— Емельянов! К перегородке.
Он искал, к чему бы придраться, нагонял страху на ссыльных.
— Поваляев! Как стоишь? Веселая подобралась компания. У нас не Санкт-Петербург. Являться в участок на отметку день в день, в указанный час. Никаких подстрекательских книг и прокламаций не распространять, не то покажем кузькину мать.
Из участка Николай и Анисимов вышли подавленные. Поваляев же давился от смеха.
— «Ссыльный Анисимов. Кто? Емельянов, к перегородке», — передразнивал Поваляев пристава. — Дай такому волю, он Евангелие и описания жития святых на костер побросает.
В трактире, куда они зашли поесть, половой дал несколько адресов, где можно найти работу и по божеской цене снять комнату. Николай отправился в Заречье искать крышу, а Поваляев и Анисимов — заработков.
После полудня они встретились у Софийской звонницы.
— На постные щи в этом губернском еще заработаешь, а домой и трояк в получку не пошлешь, — уныло говорил Поваляев.
Анисимов был навеселе — на спиртоводочном угостили. Он нашел всем поденку. Наем рабочих на заводе вела сама хозяйка. Она клала семь гривен в день и сулила рубль, коли заметит старание.
— Хитрая лиса, — подметил Поваляев. — На ее поденщине сатана и то целковый не получит.
На тюремных харчах Поваляев заметно сдал. Верст пятнадцать прошагал он в это утро, — рубашка мокрая от пота, ноги ватные, скорее бы добраться до постели. Он и спросил про крышу.
— Не палаты каменные, — ответил Николай.
В старом барском доме снял он комнату. Подслеповатое окно смотрело на покосившийся сарай с зеленой крышей и выгребную яму. Пол крашеный, но половицы скрипели и плясали под ногами, в левом углу вспухли мокрые обои.
Поваляев у двери поставил сундучок, стащил с головы солдатскую папаху, переглянулся с Анисимовым: экая конюшня.
— За сей хлев разве что спьяна и впотьмах можно отвалить рублей семь, а тут трезвый и при свете божьем швырнул десятку, — рассердился Поваляев. Пропало у него желание забраться в постель, покрытую стареньким лоскутным одеялом.
— За будущий наш ревматизм он приплатил хозяйке, — сказал насмешливо Анисимов, показывая на плесень под окном.
— Втридорога дал за комнату, — неожиданно легко согласился Николай и понизил голос, — поймите, дурни, домовладелка сущий клад для нас. Господин Рогачевский, ее сын, — председатель Союза русского народа в Новгороде.
—
Поваляев с опаской покосился на дверь: есть кому за ними в этом доме шпионить.
— Благонадежнее дома в Новгороде не найти, — убеждал Николай, — начальник полиции сюда наезжает в день ангела хозяйки, в рождество и пасху. Все это я вызнал у соседей.
Анисимов перестал смеяться, смекнул: казначей артели, так они в шутку прозвали Емельянова еще в пересыльной тюрьме, что-то затевает.
В коридоре послышались шаркающие шаги. Анисимов вскочил с кровати, сбросил с себя пальто, кинулся разбирать дорожную корзину. В комнату важно вошла хозяйка, высокая, худощавая, в длинном капоте. Бросив с порога взгляд на правый угол, она заулыбалась. Полотенце с праздничной малиновой каймой, только что положенное Николаем на божницу, придавало торжественность потрескавшемуся закоптелому лику чудотворца.
— Зашла все обусловить. Кипяток даю три раза. Утром самовар кухарка ставит в семь, коли раньше будете уходить на работу, займитесь сами, пока умоетесь, он и закипит. Дрова хоть и подорожали, но как и прежним квартирантам, позволю брать из поленницы вязанку, а на воскресенье полторы.
Николай снял с табуретки свою котомку.
— Постою, — отказалась хозяйка, — весь день дотемна вяжу варежки и чулки, — с достоинством сказала она и подчеркнула: — в попечительстве я состою, призрение сирот и падших женщин.
Новые жильцы слушали почтительно. Хозяйка душой отдыхала. Тихих людей бог послал ей на квартиру!
— Пока не подрядимся, вставать будем, когда забрезжит за окном, чего керосин-то зря жечь, — денег он стоит, все еще в цене по десять — двенадцать копеек за фунт дерут, а платили четыре. В одни руки по два фунта отпускают, а было… залейся, — говорил кротко Николай. — Печь стопить, огонь вздуть в самоваре сызмальства приучены.
— Хозяйствуйте с богом. В необусловленное время кипятку пожелаете, пейте. Угли непокупные, сама тушу, покупать-то цены больно разорительные. Дрова березовые, жара в печке достаточно, выгребайте угли в жаровницу.
Придержав дверь в коридор, хозяйка вдвинула ногой в комнату прокоптелый чугун на ножках.
Особо оговорила, что лампадное масло жильцы должны покупать только в лавке Исидора Савельевича. Живет он в каменном доме, неподалеку от церкви Федора Стратилата. Затем, брезгливо поджав губы, хозяйка предупредила:
— Женщин с улицы не водить, замечу — сразу откажу в квартире и деньги назад не верну. У меня правило: плату беру за месяц вперед.
— Семейные мы, до женщин ли нам? Гадаем, как лишнюю полтину домой послать, капиталов родители не оставили, — поспешил успокоить ее Николай, опасаясь, не взорвался бы Поваляев. Тот и так уж чуть все не испортил, непочтительно хмыкнув. Ладно, хозяйка не слышала.