Избранное
Шрифт:
— Фыонг, где вы?
Я сидела тихо, не шевелясь, и внимательно оглядывала камеру. Охранники по-прежнему не переступали порога. И только Лун, подойдя ко мне и ткнув в меня тростью, спросил:
— Ты все еще сердишься?
С сегодняшнего дня, как сказал мне Лун, я считаюсь подследственной военного суда. Он вывел меня из камеры, завязал глаза. Потом меня куда-то повели. Одна дверь, вторая, подъем на следующий этаж, поворот, еще поворот.
Меня втолкнули в комнату и сняли повязку.
— Садитесь, мадам, пожалуйста, вот здесь.
Охранники вышли из комнаты и закрыли за собой дверь. Комната была заставлена столами и стульями. Все двери наглухо закрыты. И все-таки я почувствовала себя здесь намного лучше. Напряжение спало. Я села на первый попавшийся стул.
Когда меня вели сюда, я слышала далекие смутные голоса, звуки радио, лай собак, шум воды. Теперь эти звуки были где-то совсем рядом. Собака то принималась яростно лаять, то рычала и, по-видимому, бросалась на кого-то. Затем послышался чей-то голос: «Вода есть? Все готово?»
Ответ был заглушен многоголосым собачьим лаем, даже трудно было сказать, сколько их там, этих собак. Меня явно привели сюда не для того, чтобы отдыхать! Кажется, в соседней комнате пытали кого-то. А может, они просто разыгрывают комедию? Или в самом деле кого-то пытают? Послышался утробный звук булькающей воды — арестованного заставляли насильно пить. Слышался надсадный кашель, тяжелое дыхание, потом тот же голос громко спросил: «Хватит? Нет? Еще?»
Я сидела, прислушиваясь к этому монотонному, усталому голосу, и чувствовала, как все тело сотрясает нервная дрожь. Хотелось вздохнуть полной грудью, но в горле стоял ком. В ушах звучали вопросы, которые без конца повторял все тот же монотонный голос, потом его заглушили бульканье воды, кашель и злобный лай собак.
Внезапно послышался другой, измученный голос: «Оставьте, оставьте меня, я все скажу…»
Я вскочила со стула, но тут же снова села.
«Освободи его!» — «Дайте… дайте воды… пить!..» — «А чтоб его… сколько в него влили, и все мало! Еще пить просит! Дай ему воды!»
Было слышно, как кто-то жадно глотает воду.
«Ну хватит! Рассказывай! Назови нам хоть одного человека, одного-единственного, и ты будешь освобожден. Не обязательно называть всех». — «М-м-м…» — «Говори!» — «Мне было очень больно, поэтому я так сказал, но я не знаю, никого!» — «Ах ты, пес паршивый!»
Я с трудом перевела дух. Непонятно, в самом деле они кого-то пытают или обманывают меня. Все равно от всего этого меня трясло! И все-таки, очевидно, это не обман. Снова послышался плеск воды и злобный голос: «Ну, будешь говорить? Или тебе еще добавить?»
Собака вновь залилась злобным лаем. Кто-то, по-видимому, включил приемник — до меня донеслась какая-то американская мелодия. От невероятного напряжения все мое тело налилось тяжестью, голова разламывалась от боли. Долго это еще будет продолжаться? Долго его будут мучить?
А радио по-прежнему играло бравурную музыку. Неожиданно
Я снова подумала, что этот спектакль был рассчитан, конечно, на меня. Но неужели они способны насмерть замучить человека только для того, чтобы запугать меня?
Как бы то ни было, им меня не сломить!
Дверь распахнулась, и на пороге снова появился Лун вместе с другим тюремщиком.
— Ну как? Слышно было? Вот так-то! Уж на что был сильный парень, и то не выдержал!
Мне опять завязали глаза и куда-то повели. Снова повороты — налево, направо, опять дверь, спуск вниз, еще одна дверь, снова спуск. Противно заскрипел замок, с меня сорвали повязку, и дверь тяжело захлопнулась. Я снова в камере-одиночке!
Почти весь следующий день я просидела в камере. Наконец — был, по-видимому, уже вечер — за мной пришли. Пришли, как оказалось, чтобы отвести меня на допрос к майору Кхаму…
Я слышала о майоре еще в лагере Ле Ван Зует — от охранников. И вот здесь, в тюрьме, мне довелось лицом к лицу встретиться с этим человеком! Он был совсем не похож ни на Зыонг Динь Хиеу, ни на Черного Тханя. Майор считался специалистом по допросам политических заключенных. Если бы он знал, какую ненависть у меня вызывало его полное лицо с чувственными губами и глубоким шрамом на подбородке! Как ненавидела я всех этих мерзавцев, которые способны убить человека только ради того, чтобы запугать! Они бросили меня в холодную, сырую камеру, когда я только-только начала оправляться от изнурительной лихорадки. Я едва держалась на ногах, когда майор Кхам вызвал меня на допрос.
И этот тип, чье имя полицейские произносили с почтительным страхом, пытался что-то говорить о своей скромной жизни, о своей работе во имя интересов государства и народа!
— У вас лихорадка, это очень опасно! — с деланным участием сказал он мне. — От этой болезни можно ослепнуть. А что, если вам еще придется перенести пытки?
Кхам выдвинул ящик стола, достал какую-то таблетку и, налив в стакан воды, протянул его мне.
— Выпейте. Это тифомиксин. Выпейте, и у вас понизится температура. А потом мы отправим вас в больницу.
Он поднес стакан к моему рту. Я вздрогнула и резко оттолкнула стакан. Вода выплеснулась на пол, и брызги попали в лицо Кхаму.
— Ах, ты еще упорствуешь!
Майор был вне себя. Охранники схватили меня за руки и потащили в соседнюю комнату. Здесь стояли бочки с водой, столы, длинные скамьи, какие-то аккумуляторы, вся комната была опутана проводами, в углу лежала груда палок различной длины и толщины.
Меня скрутили, завязали глаза и бросили на скамью.
— Хватит? Ну как, достаточно? — зазвучало в ушах.