Избранное
Шрифт:
Я вздрогнула. Значит, Хоанг арестован! С трудом сдерживая слезы, я спросила, как это случилось.
— Его схватили, когда он был в толпе учащихся и преподавателей. Видимо, его считают замешанным в покушении на американского посла Найтинга.
Я уже слышала об этом покушении. Американский посол ехал по улице Конгли, когда в его машину бросили гранату, которая не взорвалась.
Я спросила Тхюи, как себя чувствует Хоанг, здоров ли он. Она ответила, что выглядит он неплохо, несмотря на то, что в полиции его уже не раз «обрабатывали». Он по-прежнему
Этот тихий разговор между мной и Тхюи показался всем необычным. Потом, когда мы расходились, Хоа подошла ко мне и тихо спросила:
— О чем вы так долго говорили?
Я хотела было ответить, но она, не слушая меня, продолжала:
— Надо быть более осторожной и сдержанной, Фыонг, смотри, у тебя глаза на мокром месте…
Мне захотелось уткнуться ей в грудь и разреветься, но я взяла себя в руки, сказала об аресте Хоанга. Она удивленно спросила:
— Ты знаешь Хоанга? Почему же ты ни разу не говорила мне об этом?
Действительно, я обо всем рассказывала Хоа, но ни разу не упомянула имени Хоанга. И это было не случайно — я боялась новых провалов в нашей организации, Я ни с кем не говорила о Хоанге еще и потому, что не хотела выдать своих чувств. И вот я узнаю, что Хоанг арестован!
Хоа, оказывается, очень хорошо знала его — она работала раньше среди преподавателей, а Хоанг вел работу среди студентов и учащейся молодежи. Я рассказала ей, где и как мы познакомились с Хоангом, как я полюбила его.
Через несколько дней Хоа дала мне лоскуты белой ткани, и я сделала из них носовые платки для Хоанга. У меня было еще два метра черного сатина, который женщины дали мне на брюки, и я решила сшить ему трусы. На всех вещах я вышила две маленькие буквы Ф. и Х. а потом попросила друзей передать подарок Хоангу. Прошло немало времени, но известий о нем не было…
Потом меня отправили в тюрьму Тхудык. Едва я прибыла на новое место, меня тут же бросили в карцер. Это был подвал рядом с кухней, и в него выходила дымовая труба. Здесь через пятнадцать минут человек становился похожим на домового. В этом карцере можно было задохнуться от жары и дыма.
Когда меня втолкнули в этот подвал, в первую минуту я ничего не могла разглядеть. Потом, понемногу свыкнувшись с полумраком, я увидела женщину с лицом до такой степени закопченным, что поблескивали только белки глаз да зубы. Она посмотрела на меня и вдруг вскрикнула:
— Фыонг! Ты ли это?
Она схватила меня за руки.
— Ты не узнаешь меня?
Я, конечно, в такой темноте, да еще сквозь копоть не могла разглядеть ее лицо. А женщина горячо зашептала:
— Помнишь, как приходила в освобожденную зону?
Только теперь я узнала ее. Это была дочь той женщины, у которой я останавливалась. Я видела ее очень редко — девушка появлялась дома лишь поздно вечером и, наскоро поужинав, ложилась спать — она была связной. Узнав ее, я очень обрадовалась, и мы крепко обнялись.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она меня.
— А как твоя мама живет?
— Откуда тебя привезли?
—
Мы засыпали друг друга вопросами, не успевая отвечать.
Я помнила, что мать звала девушку Ба. Теперь же она назвала свое полное имя — Ба Тыой. Арестовали ее более трех месяцев назад и все это время держали в тюрьме Фулой, используя все формы «обработки». А потом перевели в Тхудык и бросили в карцер, где она находилась уже больше суток. В знак протеста девушка объявила голодовку и предложила мне сделать то же самое. Я, конечно, согласилась.
Мы улеглись на полу рядом, черные, как две головешки из печи, и стали вспоминать далекие уже теперь дни пребывания в освобожденной зоне. Она рассказала мне, что после моего отъезда комитет пропаганды и учащейся молодежи, где работали Хоанг и Хонг Лан, много раз менял место, но все время оставался в их районе и она повсюду следовала за работниками комитета. Оказалось, что Ба знала и Дыка, который перебрался в освобожденную зону и теперь работал врачом, он часто наведывался в гости к Хоангу и Хонг Лан.
В день ареста Хоанг поехал по делам в Сайгон. Сел в рейсовый автобус и, едва добравшись до городка Н., был замечен Ваном, ехавшим из Сайгона. Тот немедленно сообщил в полицию, и Хоанга схватили. В те дни полиция частенько устраивала в городах облавы, в результате было арестовано много людей, главным образом учащиеся школ, студенты и преподаватели. Несмотря на то, что многие из них были арестованы в разных местах, их всех обвинили в том, что они якобы намеревались совершить покушение на американского посла и пытались спровоцировать беспорядки в центре Сайгона.
Когда Хоанга забрали, при нем не было никаких документов, никаких бумаг, компрометировавших его, тем не менее его обвинили в организации последних беспорядков, его и еще профессора Ле Куанг Виня и студента Ле Хонг Ты.
Я даже и представить себе не могла, что именно здесь, в этом темном и дымном подвале, узнаю все подробности об аресте Хоанга! Встреча с Ба вселила в меня новые силы. На третий день нашей голодовки в карцер спустились представители тюремной администрации и начали уговаривать нас отказаться от своего решения, к нам привели даже врача и медсестру, и те сделали нам какие-то уколы. Мы лежали пластом, ослабев от голода и жары. На четвертый день нас вытащили из карцера. Ба Тыой направили в какую-то другую тюрьму, меня же через несколько дней отправили в лагерь Ле Ван Зует.
Увидев меня, мои старые знакомые — полицейские Лун и Занг — весело заулыбались.
— Смотри-ка, наша «бабушка» снова здесь!
А Черный Тхань, внимательно взглянув на меня, сказал:
— В чем дело? Ведь вы были арестованы больше года назад и теперь снова вернулись сюда? Значит, не захотели возвратиться домой?
Меня отвели в ту же комнату в особом секторе для женщин, где я уже сидела раньше, и, едва переступив порог, я услышала детский голосок:
— Красивая тетя снова вернулась! Тетя, которая спала в углу, снова вернулась!