Избранное
Шрифт:
И так — всю дорогу.
На другой день мы были на прогулке снова одни. Без Маши. Максим шел, как всегда, впереди и ни разу не упал.
— Ты сегодня идешь лучше, — сказал я. — Не падаешь… Или без Маши неинтересно падать?..
Он повернулся ко мне:
— А ты как догадался, что неинтересно?..
И в день отъезда мы пошли в лес. Прошли заветный круг. Когда из леса выехали на поле, по которому мы были уже на прямой к Дому творчества, Максим остановился на опушке, у первых берендеевских ворот, и сказал
— Прощай, берендеевское царство! Прощай до будущего года!
Отвернулся и молча пошел вперед, к дому. Долго шел, не оборачиваясь.
— Прочитай начало моего рассказа, папа.
— Лучше бы весь. Но давай начало. Читаю:
В Мальтинии живут семь братьев по фамилии Сет. Первый — министр финансов, второй — полковник (служит в крепости Варфалем), а остальные футболисты. Впрочем, речь пойдет не о них, а об их деде, которого звали Пройт Схивенг Сет. Он был пират. Он награбил много денег. Я был на его корабле штурманом.
— Ну, а что дальше?
— Дальше, папа, самое интересное. Этот Пройт был очень смелый человек. Однажды в бою с пиратами его ранило. У него совсем не было глаза. Он вытек, выбитый пулей из пистолета. Представляешь, все лицо залито кровью. Но он не покинул корабль… В конце концов все узнают, что он очень хороший и справедливый пират. Как Робин Гуд, справедливый. Но только об этом узнали — и он погибает… Тебе будет жалко его, да?
— Конечно, раз он хороший человек.
— Вот и мне тоже. Я думал оставить его живым. Но нельзя. Он погибает… Такова его судьба. Понимаешь?
— А в чем тайна острова?
— Тайна острова?.. — задумался. — Когда все напишу, тогда узнаешь.
— А почему у него такое странное имя?
— Так он же, папа, представитель синей расы. А там у всех такие имена.
— А может, это под впечатлением прочитанных тобою книг? Беляева, скажем?..
Пожал плечами:
— Может быть. Но, думаю, вряд ли. Я же сам его знал, Сета. Понимаешь? И присутствовал при его страшном ранении.
— Ну, разве что так! — сказал я. — Тогда другое дело…
Гуляем. Вечер морозный. Все припорошено сухим снежком.
— Поговорим на литературную тему, — предлагает Максим. — Расскажи мне о Гете, папа. О самых счастливых моментах его жизни.
— Хорошо.
Собираюсь с мыслями и рассказываю о работе Гете над «Фаустом». Попутно сыплются вопросы. Почему это трагедия? Чего хотел Фауст? Что произошло с Маргаритой?.. Хорошо, что я недавно перечитал «Фауста», да и то попробуй ответь ему!..
Рассказываю об истории создания «Мариенбадской элегии» — истории последней любви старого Гете. Максим не роняет ни единого слова
— Расскажи теперь о встрече Гете с Бетховеном.
— Я уже тебе рассказывал, — говорю.
— Ну, еще раз, папа. Ну, пожалуйста!..
Рассказываю.
— Знаешь, папа, я уже заметил, что часто один великий человек не понимал другого.
— Да, к сожалению, это так.
Вспоминаю первый отзыв Тургенева о толстовском романе «Война и мир». Поверить трудно, как мог ошибиться Тургенев.
— Но хорошо, Тургенев хоть потом понял, папа, — говорит Максим. — А то ведь мог бы и не понять совсем…
Снова думаем каждый о своем молча.
— И у композиторов так же… — будто что-то вспомнив, произносит Максим.
— Что, перейдем на музыкальную тему? — улыбаюсь я.
— Да. Расскажи мне о Моцарте, пожалуйста.
Рассказываю, невольно увлекаясь, потому что он слушает внимательно. То идем, то останавливаемся. То он что-то переспросит. То я что-то припоминаю попутно. Да что! О Моцарте, как о Бетховене и Гете, можно говорить всю ночь!
Вставляет реплики:
— Да, папа, видишь, Моцарт совсем маленький начал писать музыку…
— Как жаль, что нет его могилы!.. Я бы когда-нибудь съездил к нему…
— Да, я знаю о Сальери… Я уже читал о нем у Пушкина.
— О да, папа, гений должен делать только добро людям! Только добро! Иначе какой же он гений?..
Возвращаемся домой.
— Вот видишь, папа, какая у нас с тобой получилась хорошая прогулка? Тематическая прогулка, правда?
На другой день утром, собираясь в школу, заходит ко мне.
— Ты знаешь, что я попросил бы Моцарта написать? Не «Реквием», а «Задумчивую сонату». Понимаешь, «За-дум-чи-вую». Вот.
Смотрит на меня и куда-то в себя.
— А может, мне самому попробовать?
— Попробуй, — говорю.
Проходится по комнате. Уходит. Делает зарядку. Умывается. Возвращается ко мне.
— Хочу тихонечко послушать «Менуэт» Боккерини и «Полонез» Огинского. Тихонько. Я не разбужу дедушку.
Слушаем.
— Все. Иди завтракай. Скоро выходить. Я быстро соберусь.
Уходит. За дверью слышу невнятное бормотание дедушки и шепот Максима. Проходя мимо спящего деда, он не вытерпел и потрепал его за торчащий из-под одеяла нос. Дедушка, конечно, проснулся.
— Как ты раков ловил после войны, когда голодно было?
— Да я уж тебе рассказывал, сынок.
— Ну, все равно. Расскажи еще.
Припоминаю худого стриженого мальчишку с простецкой раколовкой. Он ранним утром, по росе, босиком пришел к Черной Калитве, добыл ракушек на острове в заливчике и притаился у обрыва, в камышах. Раколовка у него такая, что никто не позарится на нее: кольцо из проволоки и натянутая на него сетка — вот и вся мудрость. Но все равно к вечеру у него полное ведро раков. Раки шевелятся в ведре — они ведь живучие! — и шелестят, скрещивая свои клешни.