Избранное
Шрифт:
Потом он близко подходит к окну и машет мне рукой. Как-то неистово машет.
И каждый раз меня что-то пронизывает насквозь, становится тяжело дышать. Я машу в ответ и ухожу со двора. Он отходит к самому углу окна, чтоб дольше меня видеть, а я замедляю шаги перед калиткой…
Дай бог мне и в последний мой уход увидеть родные его глаза, родную его ладошку.
Собираемся гулять после ужина.
— И я с вами, — говорит мать.
— Нет, я пойду с папой только, — отрезает Максим.
Весь
Выходим вдвоем. Поворачиваем на набережную.
— Слушай, — говорю, — Максимка, что с тобой, почему ты последнее время колючий какой-то? Почему ты стал груб с матерью? Если ты не можешь сразу отвечать, не надо. Подумай хорошенько. Разберись в себе и тогда ответь мне.
— Вот не ожидал я, — вздохнул Максим, — не ожидал, что ты меня спросишь об этом… Не ожидал я, что ты такой наивный, папа.
Я молчу. Равняемся с первым шлюзом. Во мгле видна вывеска: «Запретная зона для купания». Максим останавливает меня.
— Так ты хочешь знать, папа, почему я резок с ней? Хочешь? Так вот, — он решительно махнул рукой, — потому что она ни за что оскорбила самого любимого моего человека… Бабушку Груню!.. И ты это, папа, знаешь!..
Перед глазами у меня мгновенно встали сцены семейных раздоров.
Максим поднял сжатый кулак:
— Этого я ей не могу простить. Не могу!
Что отвечать? Что делать?
За пианино.
— Хочешь, папа, я сыграю тебе симфонию, которую я сам сочинил?
— Конечно.
Играет.
И черт возьми, я что-то нахожу в его игре — и вроде бы настроение, и даже какую-то тему. Еще бы! Играет-то сын. Мой сын. И мне конечно же хочется найти это «что-то».
— Хорошо, — говорю, — ты бы записал ее.
— Это мне еще очень трудно, папа. Тут ведь у меня соль субконтроктавы, а я не знаю еще, сколько надо добавочных линеек, чтоб записать эти ноты… Но я скоро все это узнаю и тогда запишу. Подождешь? Ты можешь подождать?..
Готовится к зачету на скрипке. Кое-что не получается так, как хотелось бы. Снова играет, и снова не получается. Садится на диван и чуть не плачет.
— Не волнуйся, — говорю, — у всех музыкантов что-то может не выходить, даже у самых великих. А мы с тобой начинающие. Отдохни, и начнем сначала… Вот послушай стихи, они нам сейчас очень подходят. «Какое б горе мелких неудач, какая бы беда ни удручала, руками стисни горло и не плачь. Засядь за стол и все начни сначала». Понял? Вот так написал Константин Симонов.
— Стихи хорошие, да вот…
Советую заняться чем-нибудь другим, на несколько минут. Уговариваю, с трудом сдерживаясь. Меня ждет своя неотложная работа.
Садится за пианино. Через некоторое время увлекается, что-то фантазирует. Успокаивается.
Потом берет скрипку и хорошо играет и этюд,
Радостный подходит ко мне.
— Что? — весело спрашиваю я.
— Что-о-о? — говорит, понимая суть моего вопроса. — Ты меня извини, папа.
Обнимает. Отходит к столу, берет шариковую ручку и что-то пишет на поле газеты.
Подхожу. Читаю: «Папа + Максим = Дружба».
— Как же, Максимка, мы отметим твой день рождения? — спросил я сына накануне его девятилетия.
— Ты мне что-то хочешь предложить? — ответил вопросом.
— Да, хочу. Чтоб ты пригласил в гости к себе своих одноклассников — Леночку и Олега. Ты ведь с ними дружишь? Пусть они и побудут на твоем празднике.
— Ты будто подслушал мои мысли. Я приглашу ребят.
Вечером 9 декабря ребята были у нас. К их приходу я накрыл стол. Бутерброды, конфеты, яблоки и, конечно, ситро.
В середине ужина я объявил конкурс самодеятельности. Лена и Олег спели. Максим играл на скрипке.
Жюри — мы, взрослые, — объявило, что все исполнители достойны поощрения, что они стали лауреатами конкурса и все награждаются призами. Леночка — Снегурочкой, Олег — пистолетом, Максим — набором «Русские воины».
Затем был торт с девятью свечами. Ребята шумно чаевничали. Перед уходом мы подарили ребятам по книжке.
Расходились веселые.
— Все хорошо, — сказал Максим, когда гости ушли. — Ты все хорошо придумал, папа. Но мне жаль, что у тебя не было ни одного такого дня рождения.
Год десятый
К очередному экзамену в музыкальной школе повторяет этюд для скрипки.
Присутствует бабушка Наташа, приехавшая на его день рождения.
Максим, чувствую, хочет сыграть как можно лучше. И как часто это бывает при чрезмерности такого желания, ошибается.
Поправляю его. Возвращаю к неважно сыгранным тактам.
Он напряжен, прерывает игру даже там, где все идет хорошо.
— Когда Вадюха, бывало, вел себя так, — заговорила бабушка Наташа, — тетя Ира его — по затылку, по затылку!..
Тетя Ира — сестра бабушки Наташи, преподаватель музыкальной школы. Вадим — ее племянник, учится играть на аккордеоне.
Максим посмотрел на меня, на бабушку Наташу. Потом повернулся к нотам. Минуты две глядел не двигаясь. И затем чисто проиграл только что не дававшийся ему этюд.
— Как видишь, бабушка, у нас без подзатыльников обходится.
Уложил скрипку в футляр. Собрал ноты. И ушел в мою комнату.
— Знаешь, папа, как смешно кончается «Золотой теленок»? Остап Бендер говорит — все, с этим надо кончать. Пора начинать трудовую буржуазную жизнь в Рио-де-Жанейро. Куплю плантацию, а Балаганова выпишу в качестве обезьяны. Пусть срывает для меня бананы… Ты понимаешь, папа… Ничего себе — трудовую… буржуазную…