Избранное
Шрифт:
— Это не я молодец. А Файт Восьмой.
— Он жив? — спрашиваю.
— Ты забыл, папа. Он умер в госпитале от гангрены. Удивительный он был человек, папа. Главное, очень терпеливый. Ты же понимаешь, как это важно для главы государства?.. Я многому у него научился. Думаю, и ты рад был бы с ним познакомиться.
Учительница Клавдия Васильевна вручила нам новые учебники для второго класса и похвальный лист «За отличную учебу и примерное поведение» в первом классе.
— Это тебе, папа, ответ на все твое добро ко мне.
Взял с собой Максима в Прибалтику, в Дом творчества имени Яна Райниса в Дубултах. Предлагают нам комнату на верхних этажах.
— Давай, папа, пониже. Я не хочу, чтоб люди были под нами. И лучше поближе к земле.
— Ты курил, папа?
— Да.
— А как бросил курить?
— А ты разве не помнишь?.. Тебе было лет пять. Как-то я сказал матери, что напрасно она курит. «Да еще не успеешь бросить сигарету, — говорил я ей, — тянешься целовать Максима… Как ты можешь обдавать его табачищем?..» Ты слышал это. Потом мы вышли с тобой погулять по набережной. Я закурил. Шли-шли. И вдруг ты останавливаешь меня и говоришь: «Что же это ты, папа?.. Маме делаешь замечания насчет курения, а сам куришь?..» «И правда», — подумал я тут же. Ничего тебе сразу не ответил. Докурил сигарету, а потом сказал тебе: «Смотри: вот я бросаю в сугроб окурок и больше не курю».
Я помолчал, подумал — открывать ли ему всю правду — и сказал:
— Признаюсь, мне очень хотелось курить. Но я при тебе уже не курил. Курил тайком от тебя — недели три-четыре. А потом все же перестал совсем. Как видишь, сдержал слово.
— Да-а, — раздумчиво ответил Максим. — У меня еще так не получается… Вот ленюсь я делать зарядку. И ни-как не могу победить свою лень. Никак, шут ее возьми!..
Из Дубулт поехали мы на экскурсию в Ригу. Нам показали старый город.
— Знаешь, папа, если б всех людей здесь переодеть в рыцарские костюмы, мы бы с тобой очутились в средних веках. Ты так не думаешь?
Перед обедом дочитал «Остров сокровищ» Стивенсона. Весь день только и разговоров, что о пиратах, о черной метке, о Сильвере. За обедом пересказывает роман нашим соседям по столу.
Перед сном снова не расстается с книжкой.
Наутро поднялись, как всегда, рано и пошли к морю — делать зарядку и купаться. Подходим к спуску на берег и застываем, пораженные. На рейде, в туманной дымке, стоит парусник.
— Вот это да! — восклицаю я. — Это же «Испаньола»…
Максим молчал, не веря глазам своим.
— Да, — говорю, — вот тебе корабль, о котором ты вчера читал у Стивенсона. Представляешь, как тебе повезло?! Такого еще ни с кем не случалось!
Максим посмотрел на меня, потом снова на корабль. Может, и в самом деле сейчас все здесь изменится! Высадятся на берег герои знаменитого романа — и начнется!..
— Папа, — наконец произносит Максим, — никакая это не «Испаньола». Это же учебное судно «Крузенштерн».
Это было так. Максим узнал корабль.
Максим долго еще рассказывал, как он был поражен утренней неожиданностью, которая наяву — пусть на мгновение! — подтверждала сказку. Ему, наверное, было все-таки жаль, что парусник оказался н е т е м кораблем…
После ужина пошел я к товарищу на пятый этаж. Максим остался в комнате играть. Когда я вернулся, дверь нашей комнаты была заперта. Постучал — ответа не было. Постучал сильнее — молчание. Где же он?
Я спустился в вестибюль, обошел все его любимые уголки — Максима нигде не было.
Я заволновался: где сын? Может, у моря? Но один, без меня, он никогда не уходил к морю. И вообще у нас с ним был уговор: если он куда-нибудь хочет пойти — он сообщает мне об этом. Так же, как и я ему. И ни один из нас никогда еще этот уговор не нарушал.
И все же я пошел к морю. Максима на берегу не было.
Между тем уже темнело. Что делать? Я снова и снова обходил все места, где он мог быть. Узнав, что я ищу сына, у вестибюля собрались чуть ли не все отдыхающие. Никто за весь вечер не видел Максима нигде.
Все переполошились. Один вызвал директора Дома творчества. Другой сидел в вестибюле и обзванивал всех, кто отдыхал с детьми. Наконец предложили поднять на поиски пограничников.
— Нет, — сказал я. — Мы живем на втором этаже. Можно забраться к нам с крыши столовой.
— Да, в самом деле. Может, он дома?
— Но он никогда не засыпал рано, — сказал я.
— Да и потом, ему же звонили — он бы ответил…
Мы легко взобрались на крышу столовой. Я подсадил мальчика-узбека, соседа по столу, до карниза второго этажа. Через минуту он был уже в нашей комнате — дверь из лоджии, на счастье, была не закрыта.
Еще через минуту, которая мне показалась вечностью, он вышел в лоджию и тихо сказал:
— Дядя Миша, Максим спит. Вот вам ключ — я вынул из скважины.
Когда мальчик спустился с лоджии, я расцеловал его.
Потом у вестибюля кто-то целовал меня. Кого-то обнимал я.
— Ой, слава богу!..
— Я так и знала, что он спит!..
— Но вы такой молодец! Вы такой спокойный!..
Вскоре все разошлись. Я остался один на площадке перед домом и разрыдался. Стоял один и плакал навзрыд. Где-то в глубине души были и страх утраты, и счастье нового обретения сына.
Потом я пошел к себе. Максим лежал на боку и, полуукрытый одеялом, крепко спал, запрокинув слегка голову.
Сказал я ему, что хочется мне написать повесть под названием «Музыкальная история». Сказал, что у меня все продумано уже.
— Хочешь, я узнаю, как ты начнешь ее?
— Конечно.
— Так вот. Ты смотришь, как я занимаюсь на скрипке, вспоминаешь свое детство, свою мечту о музыке… Вот так.
— Правда. Я действительно так хочу начать. Хотя, сынок, это уже штамп…