Избранное
Шрифт:
— Пойдем теперь прогуляемся, — предложил я.
— Пойдем.
На улице все молчал. Потом приостановил меня и сказал:
— Мне бы хотелось, папа, с ним увидеться, с Бетховеном. И мы ведь могли бы увидеться. Я ведь, ты знаешь, давно живу. Жаль, нас никто не познакомил…
— А зачем ты хотел бы его видеть? — спросил я.
— Чтобы понять.
— Ты можешь понять Бетховена по его музыке.
— Да, ты прав. Но это, скажу тебе, не так просто. Может, это мне когда-нибудь и удастся. Помолчали
— И что меня совершенно поразило, со-вер-шен-но, — проговорил он по слогам, — что он, глухой, слышал все-все на свете. Лучше неглухих… Вот почему я хотел бы с ним встретиться, папа.
Остановился и развел руками.
— Как жаль, что у него не было слухового аппарата, как у дедушки Пети. Вот если бы я с ним увиделся, я обязательно подарил бы ему слуховой аппарат. О-бя-за-тель-но!..
— Папа, а ведь будут люди, которые доживут до того времени, когда погаснет Солнце?
— Возможно, будут.
— А смогут они улететь в другую галактику?
— Если Земля сохранит себя, то, вероятно, смогут… Ты же представляешь, какие нужны космические корабли, чтобы перевезти три-четыре-пять миллиардов людей на другие планеты? Пока ведь в кораблях летают три-четыре человека… Но, конечно, все может быть. Мысль человеческая беспредельна.
— Да-а, — протянул Максим, — но сохранится ли Земля? Сохранят ли ее люди?
— Будем надеяться. Должны, — отвечаю. — Иного выбора у них нет сейчас.
С минуту шагали молча.
— Да, папа. Будем надеяться. Но ты же знаешь, мысль человеческая беспредельна не только в добре… — И — после паузы: — Ну, давай об этом больше не говорить. Будем жить и радоваться, что мы живем!
— Ты прав! — говорю. — В одном хорошем романе сказано: надо жить и исполнять свои обязанности. Пойдем покатаемся на качелях минут пятнадцать — двадцать. А потом домой. Завтра ведь в школу!..
Максим поспешил на качели. А я еще долго думал о нашем разговоре.
Ужинаем. Не ест вкусную котлету.
— Ешь, — говорю, — тебе сейчас надо есть мясо. А то ты и не вырастешь.
— Ну и ладно. Останусь маленьким. Уж больно скучны взрослые люди.
— Понятно, значит, я тоже скучный человек, — говорю тихо и медленно, как бы между прочим. — Есть над чем подумать.
— Папа, ты же сам повторяешь — о присутствующих не говорят…
Идем по Большой набережной. Обочь дороги в опавших листьях осины лежит мертвая овчарка. Видимо, ее задавило машиной. Лежит так, будто все еще в беге.
— Что же это ее бросили — не похоронили? — спросил Максим.
— Такой ее хозяин, очевидно, — сказал я. — Пока служила ему собака — нужна была. А погибла — даже не похоронил.
— Да, папа.
После молчания:
— А и знала бы, что хозяин плохой, куда же она пошла бы от него? Собаки ведь привязчивы, говорят… Как-то мне дедушка говорил о собачьей жизни… Теперь я понимаю, что это такое.
12 октября 1976 года. Проснулись — на улице наконец-то белым-бело. Идет снег.
Как всегда, провожаю Максима в школу. Выходим пораньше, чтобы минут двадцать погулять: ему — перед занятиями, мне — перед работой.
Проходим мимо сквера. Разом останавливаемся. Максим смотрит на сквер — он весь в снегу. Каждая веточка держит снег.
— Здорово как!.. Как здорово, папа! — шепчет Максим, будто боясь, что от громкого голоса все это исчезнет.
Я стряхиваю с веток снег на Максима. Он в восторге.
Не отряхиваясь, снова замирает. И смотрит, смотрит.
— Пойдем, — говорю, — а то в школу опоздаем.
— Нет, погоди, папа. Еще постоим. Еще…
И вдруг я вспоминаю «Зимний дуб» Юрия Нагибина. Рассказываю Максиму, как мальчик, путь которого в школу лежал через лес, зачарованно любовался зимним дубом и опаздывал на уроки.
Когда я закончил пересказ, Максим сказал:
— Тот мальчик, папа… он — мой родственник.
В школе задали Максиму — сшить сумку и вышить на ней свои инициалы.
Бабушка Груня предлагает помочь внуку в этой работе.
— Нет, бабушка. Я не хочу обманывать Клавдию Васильевну.
— И то правда, внучек, — согласилась бабушка.
Великое дело: не обманывать даже того, кто и знать бы не мог, что его обманули.
Купаю его. Смотрю — ноги все в страшных синяках.
— Откуда это у тебя?
— Это шайба, папа. Ты знаешь, как больно, когда ею стукнут!
— На кой же дьявол тогда играть в нее? — не сдержался я. — Ведь могут образоваться надкостницы.
— Папа, а ты припомни, сколько у тебя было синяков? — И хитро, зажмурив один глаз, смотрит на меня. — Что-то я у тебя надкостниц не вижу…
— Ты в чем-то прав, — говорю, — но надо щитки купить тебе, что ли.
— Вот это здорово! — кричит на всю ванную Максим. — У одного мальчишки папа тренер, так у него и щитки, и маска вратарская…
В классе посадили его у окна.
— Теперь, папа, я буду тебе каждый день махать рукой на прощание.
Так у нас и повелось. Простившись с ним в коридоре школы и пожелав ему хорошего дня, я выхожу во двор, останавливаюсь и вижу в окне второго этажа его вихор. Вижу, как он готовит парту к урокам.