Избранные произведения
Шрифт:
И часто он не знал, что у него на груди я плакала о своей
жизни с ним...
Я не буду вам говорить о том, какая волна любви поднялась
во мне к вам, когда я увидела ваши глаза, смотревшие на меня
совсем по-новому... В них было столько скорби и в этой скорби
столько любви, что моя душа в светлом воскресении и
обновлении рванулась к вам навстречу.
...Но человеку суждено вечное проклятие – подниматься
ввысь и жить всей полнотой
момент.
И в конце концов все, что ему остается прочного в мире,– это
великая печаль о прекрасном, жить которым постоянно у него не
хватает сил.
Он чувствует его всей силой души только тогда, когда его
еще нет или оно уже ушло...
Я спросила себя: чем ты предпочитаешь жить? Редкими
взлетами ввысь, за которые будешь платить одиночеством, или
твердой, верной опорой, с которой ты кое-как, хромая,
доживешь в тишине до могилы?
И я, мой друг, решила...»
Я остановился читать и увидел, как у меня побелели концы
пальцев, державших листок.
Рука моя судорожно ухватилась за пень.
– Подожди... тут что-то другое...
И я дочитал письмо уже про себя:
«И я, мой друг, решила выбрать то, что надежнее:
спокойную, прочную опору.
И мой поцелуй на лестнице, когда вы уходили от меня, был
прощальным поцелуем. В нем я хоронила, разрывая на части
свою душу, то, что привиделось мне однажды в моей жизни,
когда была сильная гроза и на столе стояли мокрые от дождя
полевые цветы...»
VIII
379
Вот и вся история. Она очень проста, в ней нет никакого
социального значения.
Просто написал для себя, чтобы несколько разобраться.
Печка уже догорела. В ней только тлеют последние угли, и
комната погружается во мрак.
За окном шумит холодный ветер, и дождь словно горстями
кто-то бросает в окно.
В горле почему-то опять тяжелый ком, от которого тяжело и
трудно дышать; потом сразу вдруг стало легче: что-то горячее
капнуло на руку. Еще и еще...
Я смотрю на тлеющие угли и, обтирая о куртку руки, шепчу
про себя:
– В конце концов, что же?.. Случилась небольшая история,
которая задела меня одним только краем... Я, кажется,
разобрался в ней... И вот уже все прошло...
380
Голубое платье
I
Несчастье случилось на свадьбе недели за две до Покрова,
когда хлеб был уже весь убран и в поле оставалась только
запоздавшая картошка.
Спиридон накануне свадьбы дочери даже ходил на свой
загон, посмотреть, не пора
там, посмотрел из-под руки кругом и понурый пошел домой.
Месяц тому назад дочь, Устюшка, пришла и сказала, что
выходит замуж за сына кузнеца Парфена, комсомольца.
– А денег на свадьбу кто тебе приготовил? – спросил
Спиридон, не взглянув на дочь.
– Каких денег? Приданого ему не нужно,– а венчаться будем
не у попа, просто запишемся,– сказала как-то небрежно, почти
мимоходом Устинья, вильнула своей косой и ушла.
Жена Алена ахнула, а Спиридон бросился было за дочерью с
кулаками, но сейчас же остановился и, махнув рукой, только
сказал:
– Вот чертова порода-то пошла!..
Больше всего его задело почему-то, что жениху приданого не
нужно. «Значит, хозяйства не справит, раз копейку не ценит»,–
подумал он.
Хотя он никогда ничем не выражал своей любви к жене, и
если она уезжала одна в город и долго не возвращалась, то он
выходил на улицу посмотреть, не едет ли, но всегда смотрел не в
сторону околицы, а смотрел как будто по сторонам, чтобы люди
не увидели, что он о ней беспокоится и ждет ее.
Говорили они с ней всегда только о хозяйстве и ни о чем
больше. Теперь Спиридон стал молчалив и раздражителен, и
если выпивал и его чем-нибудь задирали, у него глаза
загорались диким огнем, и он, не помня себя, лез драться.
Один раз даже и в трезвом виде он едва не убил Семку
кровельщика, маленького, лохматого мужичонку, за то, что тот
ехидно его поздравил «с хорошим женихом и партийной
линией».
Когда же он бывал пьян и лез с кем-нибудь драться, Алена
всегда повисала у него на руках и твердила:
– Спиридон, голубчик, будет... Спиридон, милый, не надо...
381
И уводила его домой, прикладывая землю к синякам,
которые он себе насажал в пьяном виде.
Чем ближе подходил день свадьбы Устиньи, тем Спиридон
становился угрюмее и сумрачнее. И возможно, что если бы не
было этой свадьбы, то не случилось бы и несчастья, такого
нелепого и ужасного.
II
В деревне начиналось веселое время свадеб. Но Спиридон
ходил понурый, точно пришибленный. Ему казалось каким-то
позором, что свадьба его дочери будет не настоящая, без попа.
Свадебная пирушка была у жениха. Алена хотела было
надеть свое лучшее голубое шерстяное платье, которое ей
Спиридон однажды привез из города, но в самую последнюю