Изгнанница
Шрифт:
– Ты крепче, чем мне показалось, - Зенон легко улыбнулся.
– У тебя остались силы на то, чтобы шутить.
– Ты можешь по-прежнему морить меня голодом, держать в подземелье, издеваться надо мной, но я не буду выступать перед народом и слагать с себя полномочия, как тебе хочется. Если ты узурпатор - прямо заяви об этом. Сможешь дорваться до власти - правь. Но как завоеватель, разрушивший прекрасную страну. Жалкий баронишка - кем ты себя возомнил?
Охранник, стоявший у двери напрягся и чуть подался вперед, ожидая не приказа, но неуловимого взгляда.
– Рихард, позволь тебе напомнить, кроме того, что величал себя Королем, на деле являлся Наместником семи провинций. К чему нужно было, объединив Королевство - снова дробить
– Это новый уровень развития общества! За горами Восточного тракта есть страны, в которых правителя выбирает народ!
– Очень впечатляет. Но кто сказал, что это путь вперед? А в Северных пределах до сих пор верховодят женщины. Так, может, к этому будем стремиться?
– Это - наше прошлое. Далекое прошлое.
– Веский довод. А ты, значит, такой умный, что можешь утверждать: тот путь хорош, а этот плох? Для южан рабство - норма, и ничего - процветают. А для нас важно иметь власть, сосредоточенную в руках одного правителя. Иначе со временем мы рискуем оказаться под пятой у южан. Такой расклад тебе понравится больше?
– Если потребность в одном правителе возникнет, то это скорее Главный Наместник Сигмунд Добрый. Он, а не ты!
– Добрый… Вот с этой добротой мы и окажемся не у дел. Чего еще можно было ожидать от семи слабаков, из которых двух уже формально не существует? Если этот ваш Добрый охоч до власти, пусть добьется ее обычным путем: добудет с мечом на поле боя!
– Благородная победа Рихарда…
– Оставь, Наместник, эти сказки для детей. Мой отец присутствовал при начале знаменитой победы. Когда Рихард Справедливый собрал баронов мятежных провинций якобы для того, чтобы обсудить вопросы, касающиеся раздела будущего Королевства. Им, бедолагам, казалось, что они самые коварные и хитрые. А Рихард попросту убил их. Так что последующий бой с мало что понимавшими войсками, оставшимися без руководства - малая кровь. Благородно?
– Это было сделано для благой цели: ты знаешь, что после Рихард установил новые порядки, и обеспечил долгожданный мир. Он справедливо правил более сорока лет.
– Я тоже буду справедливо править. Ты сомневаешься?
– Сгоревшие деревни…
– У тебя плохой источник информации, Наместник. То были происки Бахаган-дея. Мои солдаты всего лишь отбили вражескую вылазку. Ты знаешь, что время от времени такое случается. Да, на сей раз степняки зашли далеко, может быть потому, что для них тоже очевиден вопрос: слабое Королевство легче завоевать. А сгоревшие деревни - необходимость. Жестокая, но необходимость. Зато ни один завоеватель не ушел живым.
Это пусть тайный советник Теодорих рассуждает о том, нужен ли был акт устрашения - те сгоревшие деревни. Для Зенона ответ очевиден. Позиция силы упреждает многочисленные философские беседы, которые что? Правильно, легко вести у камелька зимней ночью, когда единственный, но необходимый диссонанс в душевном равновесии - метель за окном. Не будь четко поставленного вопроса: хотите продолжения?
– неизвестно, чем бы еще обернулся почти мирный поход на Веррийскую провинцию. Военные прямолинейны. Они не любят философских споров. Поэтому четко поставленный вопрос требует такого же четкого ответа. А уж потом подвести идеологию дело кнута и пряника. Но раз внушенная идея, для них не нуждается в постоянной подпитке. Особенно такая идея, выстроенная на жесткой платформе.
– Это ложь. И ты это знаешь. И вот поэтому, уступок с моей стороны не будет. Тебе придется завтра показать народу мою голову. Во всяком случае, на моих руках не будет крови невинных людей.
Наместник замолчал. Молчал и Зенон. Он откинулся на спинку стула и внимательно заглянул Наместнику в глаза.
“Что ж ты смотришь на меня таким понимающим взглядом, - подумал Зенон. Закрадывается подозрение, не лишенное основания, что ты, уважаемый Наместник, знаешь, каким будет следующий ход. Тебе-то, человеку, находящемуся на вершине пирамиды не может
– Что ж, - выдохнул Зенон.
– Только голова будет не твоя. Раз ты согласен ради великой идеи пожертвовать своей дочерью…
Не сразу до Наместника дошел смысл жестоких слов, хотя по всему было видно: ждал он их. Не мог не ждать. Но одно дело тешить себя надеждой, благословляя каждую ушедшую минуту, и совсем другое - знать наверняка. Наблюдая за тем, как побелело и без того бледное лицо Наместника, у Зенона было время загадать: достанет ли у того сил бурно выразить свои чувства?
Зенон выиграл мысленный спор. Склонному к эпатажу Наместнику понадобилось время, чтобы привлечь к себе внимание - так актер делает весомую паузу перед пространным монологом. “Ты ветреной была, а я моложе, за страстной ночью мы не замечали дня”… Понимание подбросило Наместника. Оказавшийся в ту же секунду рядом охранник опустил ему тяжелую руку на плечо, разом придавив к стулу.
– Вот и закончились твои словесные оправдания, - седая борода тряслась. Наместник опустил голову.
– И мы перешли к сути.
– А ты бы хотел, чтобы я еще год разнообразил твое существование философскими беседами? Взялся за дело - нужно доводить его до конца. Иначе не следовало браться.
– Наверное, бесполезно стараться уверить себя, что ты так не поступишь…
Вот она - последняя капля, в которой нуждался Наместник, чтобы оправдаться перед общественным мнением. Дескать, я сделал все возможное, и если бы дело не касалось близких мне людей, я бы ни за что не сдался. Общественное мнение… А подумать головой: какое, Тьма возьми, общественное мнение? Зря Наместник боится, еще месяц-другой, и от общественного мнения останется прекрасная и глубокая тишина. А чтобы разобраться с разговорами в кулуарах, достаточно сделать акцент на извечном трогательном отношении человека к материальным ценностям. Всегда отыщется любитель за приличную сумму заложить товарища.
Мелькнула у Зенона мысль на грани сознания, что Наместник в первую очередь старается найти оправдание в собственных глазах, но он отверг ее как несостоятельную. Не вязалась глубокая внутренняя жизнь Наместника с внешним позерством. Увы, не вязалась.
Зенону любопытно было подмечать ту грань, что отделяла человека, верующего в того, что не все еще потеряно, от человека, потерявшего все. Широко открытые глаза Наместника были болезненно пусты. Зенону не раз приходилось заглядывать в глаза человеку, только расставшемуся с жизнью: такой же пугающий, остановившийся взгляд. Грудь у Наместника вздымалась, словно он пытался надышаться на год вперед. Он суетливо переплетал длинные непослушные пальцы. Губы его дрожали.
Близился миг торжества. Но Наместник молчал, и Зенон устал ждать.
– Бедняжке Донне нелегко. Больше месяца она заперта в своей комнате. Ни знакомых, ни друзей, пожаловаться некому, - монотонно заговорил Зенон, наблюдая за тем, как часто задышал Наместник.
– И никто не знает, что может случиться с ней в этой комнате. И сколько раз…
И Наместник дрогнул. У него перехватило дыхание, он открыл рот, но дышать не мог. Его глаза расширились, правой рукой он схватился за грудь.
– Ладно, я еще наблюдаю за тем, - Зенон понизил голос, - чтобы ее окружали люди благородные. Но вполне может случиться, что у меня возникнут неотложные дела и тогда о ней придется заботиться грубым солдатам. Что понимают они в этикете?