Изгнанница
Шрифт:
– …мама, я боюсь…
– …оставь его! Что ты делаешь, изверг!..
– …не так их много. Климент…
– …беги, Алинка, ты успеешь! Там нет никого…
– …зачем… зачем…
– …Я не уйду без тебя!
– …что-нибудь сделать, Фаина!
– …из-под земли достану…
Голоса затевают чехарду, затягивая Лорисс в черный круговорот. Где сон, где реальность? Лицо Хариды она видит глазами, или это ей снится? Голова так нестерпимо кружится, что зрачки не успевают подстраиваться под меняющуюся вокруг обстановку. Тошнота подступает к горлу, и Лорисс едва удерживает рвотный позыв.
– Мне плохо, Харида, - шепчет
– Я только хочу помочь, Вилена, только помочь…
Они вдвоем, откуда же столько людей?
– Выцветала трава, колосилась, время пришло - назад оборотилась, держу в руках зеркало, не нагляжусь, захочу - на себя оборочусь, то я прошу день-деньской и ночку темную, была ночь - стань день, был день - стань ночь, еще один месяц прочь, захотела я, попросилась - вот день оборотной стороной и поворотился, реку прошу - назад теки, что было - знать вели, слушала меня река - назад потекла, слушала меня ночь - полгода прочь, в зеркало смотри - что было зри…
– …не дури, девка!
– …мальца оставь, мальца…
– …его не спасти! Сама спасайся…
– …красотка, не отказался бы…
– ….удавлю, гадину…
Комната проваливается в темное никуда. И оттуда, прямо из темноты наплывает, наваливается на Лорисс жаркий летний день.
Столб огня, в безветрии от крыши дома метнувшийся к самому небу. В ослепительном свете Гелиона воздух дрожит в призрачном мареве жара. Четкость возникшей картины пугает и завораживает.
По двору с тупой обреченностью носятся куры. Белый цыпленок с поломанным крылом и свернутой набок шеей в предсмертной агонии бьется у самого крыльца. Огромный кожаный сапог с обитым жестью носком наступает на комок из перьев, обстоятельно поворачиваясь туда-сюда.
Дотошный взгляд скользит выше, по короткой куртке с большой металлической пластиной - зерцалом - на груди. Потное от жара лицо с красными полукружьями нижних век перекошено в крике. Ворот распахнут, на загорелой шее блестит золотая цепь с подвешенным на ней оберегом - оскаленной мордой волка.
Сознание Лорисс вмешивается в происходящее: как может этот огромный человек, с короткими седыми волосами, с сильными руками, упертыми в бока, с жестким взглядом выцветших глаз, тот, кто привык отдавать приказы - бояться дурного глаза?
Лорисс благодарна видению за то, что ничего не слышит. То, что плывет перед ее глазами - пугает до сердечной дрожи. Она настолько ясно видит этого человека, что полумертвая от страха, забывает дышать - ей кажется, что он сейчас обернется к ней и скажет: а ты, Тьма возьми, что здесь делаешь?
Черный дом, охваченный дымом, горит изнутри. Языки пламени жадно ищут дорогу в новый мир. Из всех щелей высовывает ненасытные рты многорукое, многоногое чудовище. Крыша прогорает и падает вниз. И в тот же миг ослепительный, упоительный в своем величии, вверх устремляется столб огня, торжествующе сливаясь с Гелионом. Жадное пламя добирается до неба, сплетаясь огненными сполохами с ярким закатом. Гелион садится за лес, оставляя на облаках рыжие полосы. Все сливается в бессмысленное огненное буйство: дом, полыхающее, как факел, дерево, закатное небо…
Кажется, сознание Лорисс двоится. Она видит и лицо Хариды, и яркий огонь. Кажется, Лорисс умоляет пощадить ее, просит, жалуется, даже плачет. Но вместо этого, вместо пощады, ее ждет наказание.
На беспомощное сознание, мечущееся в неистовом желании отыскать
Мужчина с короткими седыми волосами и оберегом на груди перешагивает через неподвижное, окровавленное тело. Широко расставив ноги, он стоит перед домом и заворожено смотрит на разгорающийся огонь. Тяжелый меч в ножнах пристегнут к поясу у бедра.
– Елизар, - он слышит хриплый голос и оборачивается на зов. Высокий жилистый мужчина с черными волосами, убранными в хвост, поправляет кожаную куртку - металлические пластины потемнели от грязи.
– Ты зря девчонку отпустил, сгорит, и толку никакого от нее не будет.
– Я разве не предупреждал тебя, чтобы ты остерегался советы мне давать?
– Елизар улыбается и становится похож на волчью морду, что висит у него на шее.
– Запомни, и хорошенько запомни, Гурий, то, что я тебе вчера уже сказал: я не люблю, когда кто-то оказывается умнее меня. Теперь я повторяю тебе это второй раз. Третьего раза не будет. Помнишь, что было с Уваром?
Гурий невольно отступает назад.
– Господин, - к мужчинам подбегает парень, увешанный оружием, но обращается он к Елизару.
– Все выполнено: девки, бабы и дети отдельно, мужики отдельно. К отходу все готово.
– Сколько?
– Елизар не оборачивается.
– Простите, господин?
– Не знаю как ты, Братин, а я люблю знать, сколько рабов имею. И теперь твоя забота - их сохранность. Все понятно?
Братин отрывисто кивает и поспешно удаляется по дороге вверх, туда, где у ворот Дома Отца Света толпа полумертвых от страха людей ждет решения своей судьбы.
– Гурий, проследи за тем, чтобы все собрались на холме. Скоро уходим. Вышли вперед десятку Демида, пусть позаботятся о лагере, помнишь то место у излучины реки? Там и остановимся на ночлег. Идти придется быстро, подумай о том, чтобы среди рабов не было раненных. Я скоро приду - все должно быть готово. Иди.
– Да, господин, - Гурий склонил непослушную голову, и, коротко отдав приказ “собирай всех” мужчине с черной повязкой на глазу, пошел по дороге.
У обочины дороги, возле перевернутой телеги, прижимая к груди окровавленные руки, лежит на спине светловолосый парнишка - Донат. Его глаза устремлены в небо, он часто облизывает сухие губы. Он не видит, как к нему подходит смерть. Гурий, не глядя парню в глаза, быстрым движением вынимает меч и коротко погружает в податливое тело. Донат вздрагивает, касается руками остро отточенного лезвия и затихает. В небо смотрят синие пустые глаза.
Гурий вынимает меч из неподвижного тела, хмурится и идет дальше. У поворота он оборачивается и видит, как Елизар решительно входит во двор дома. В глазах Гурия на миг вспыхивает удивление, которое тотчас сменяется равнодушием.
Стремительный порыв ветра приносит с собой вереницу тяжелых черных туч.
Некоторое время Елизар смотрит на дом, пытаясь определить на глаз, скоро ли обрушится крыша, потом ступает на крыльцо. Одна дверь - и он уже в сенях. Вторая дверь, в горницу - распахнута. Девушка сидит на коленях перед небольшим образом и молится. На шум шагов она оборачивается. Алинка смотрит на мужчину широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас.