Излом
Шрифт:
— У–у-у! Фименюга! – погрозил он ей вслед, горько ощупывая пустой карман. – Хотел вечером в «Посольский» наведаться…
В четверг Заев на работу не вышел, а его жена сообщила по телефону мастеру, что супруг занедужил.
В курилке с огромным внутренним подъёмом обсуждали причины заболевания.
— Сифилис! – авторитетно заявлял Гондурас. – Открылся застарелый, хронический сифак…
— Ну, кошёлка! – в ужасе плевался Чебышев. – А я после него бычки докуривал…
— И из одного стакана пил! –
Тому, что сам пил из этого же стакана, он не придавал значения.
— А может, просто холодного пивка тяпнул? – слабо сопротивлялся Чебышев, лелея в душе надежду, что Заев не заразен.
— Сифак, тебе говорят, – не давал в обиду свою версию Гондурас.
— Ну уж прям и сифак, – не верил Большой, – под велосипед попал.
— Ерунда! – выслушав все версии, отмел я глупые прогнозы. – Это нервы!
— Отчего у Заева нервы, позвольте спросить? – с ехидной надеждой поинтересовался Чебышев, готовый при более или менее разумном объяснении встать на мою сторону.
— В результате тяжёлых переживаний на нервной почве.
— Ага! Увидел, как Чебышев спиртом детали промывает, – не сдавался Гондурас.
— Хуже! У него Юлька позавчера питейные деньги на взносы отобрала.
— У–у-ух! Точно! – облегчённо вздохнул Чебышев. – Надо к предцехкому идти за червонцем и проведать болящего.
В этот день у Валентины Григорьевны денег не оказалось, но пообещала взять у председателя профкома завтра.
На следующий день вместо десятки дала Чебышеву лишь пятёрку, аргументировав грабёж тем, что на четвёртом этаже заболела женщина, и сумму пришлось делить на двоих, так как профкомовский лидер на весь день уехал.
Вечером Михалыч торжественно преподнёс Леше талон на субботу – следовало срочно сдавать прибор, и Чебышев, со слезами на глазах, отдал пятёрку мне.
«Будет повод на субботник не пойти! – обрадовался я. – Как может комсомолец не проведать больного товарища?»
В субботу, отстояв огромную очередь за водкой, – потому как все поколения комсомольцев срочно захотели выпить, я нёс в сумке бутылку так называемой «Андроповской» за 4 рубля 70 копеек.
Называлась она так в силу своей дешевизны и уважения к умершему Генеральному секретарю ЦК КПСС.
«Русская» стоила 5 рублей 30 копеек, а «Пшеничная» – аж 6 рублей 20 копеек.
На оставшийся тридцульник купил плавленый сырок за 14 копеек и полбуханки ржаного хлеба на 8 копеек.
«Сдачу истрачу на дорогу, – размышлял я, – свои кровные вкладывать не стану. Нашли тоже альтруиста».
Пашка был дома один.
Открыв дверь и буркнув: «Проходи," он бодро утопал на кухню.
«На умирающего не похож! – сделал я вывод, доставая из сумки поллитру и с удивлением разглядывая Заева, прильнувшего к окулярам театрального бинокля. — Чего это с ним?» – выглянул в окно.
Там молодая крутобёдрая женщина в коротком халатике развешивала белье. Когда она склонилась над тазом за следующей вещью, Пашка чуть не разбил стекло, пытаясь на пару
— Эх! Морской бы сюда! – пожалел он.
— Тебе врач, что ли, прописал? – тоже внимательно поглядывая в окно, поинтересовался я.
— Ага! – хохотнул Пашка. – Задотерапия! – отложил наконец бинокль и разочарованно вздохнул вслед уходящей женщине.
— Теперь жди, когда высохнет, – подбодрил болящего.
— Лишь бы не ночью! С получки подзорную трубу приобрету.
— Чего уж там. Бери сразу телескоп…
22
Воскресный день решил полностью посвятить семье. Благо стало относительно тепло и я закончил отопительный сезон. Включённые обогреватели в расчет не брались.
«В местной газете «Коммунист» написано, что сегодня в городе проводится ярмарка, организованная общепитом, городским трестом ресторанов и кафе, районными агропромами и, бог ведает, кем ещё. Вот туда-то мы и пойдем».
— Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра, — бодро про–декламировал вирши из школьной программы.
— Какая сестра,.. какой ещё музей?.. – интеллектуально хлопала глазами жена.
— Короче, Склифософская, на ярмарку идём.
— Наконец-то сказал что-то умное, — морально поддержала меня супруга. – Сыну через несколько дней четыре года исполнится, надо подарок купить, — сходу начала колдовать над Дениской.
В результате долгих раздумий и изысканий выбрала шерстяное трико с тремя узкими белыми полосками. Обрадовала меня, попросив посмотреть, сколько на улице градусов и нарядила Дениса в курточку, долго затем прикидывая, как лучше будет смотреться «петушок» — спортивная шерстяная шапочка. с наклоном вперёд или назад.
Один, без Татьяны, я просто бы нахлобучил на сына эту шапку, нимало не заботясь, какой наклон импозантней.
— Татьян, ты как–будто в куклы играешь, — одетый топтался у порога.
— Не мешай, если ничего не понимаешь – наклон вперёд подходит лучше, придаёт мужественность, — довольная жена поднялась с колен.
Денис, бормоча что-то своё, стоически выдержал испытание.
— Танюш, можно умную мысль высказать?
— Давай, удиви маму.
— современные девчонки не успеют в куклы наиграться – курить начинают, не успеют сигарету выкурить – замуж бегут, а потом дети и служат им вместо кукол… Каково?
— Ломоногсов! Кстати, я за свою жизнь и десятка сигарет не выкурила.
— Чего–о? – шутейно заревел я. – Так ты ишшо и махрой дымила, женшшина?
Наконец, вышли на улицу. Тут же, желая испытать моё терпение, Денис помчался смотреть, как соседский мальчишка, первейший его друг, самозабвенно ковыряет то пальцем в носу, то прутиком в грязи протекавшего ручья. Слава Богу. того быстро позвала домой мать. Солидно пожав друг другу руки, друзья расстались. Поднимаясь по склону оврага, я слышал, как соседка чехвостила сынулю: «Подхватишь ты СПИД или чесотку, узнаешь тогда».