Излом
Шрифт:
Но народ не веселился.
Не успел дома отойти от политики, как заявился Философ и с порога произнёс:
— СНГ – это сверху навязанное г…о, нужное политическим проституткам.
— Чаю попей! – урезонила его Татьяна. – И так народ в трауре.
— В трауре только русские! – поправил её Валерий. – Все остальные довольны.
В последний выходной перед Новым годом нас навестила Денискина учительница – средних лет, плотного сложения женщина со строгим лицом и
Татьяна отчего-то растерялась, видно, школьные годы вспомнила, сын гулял, так что гидом стал я.
— Да. В этой каморке делают уроки… Хоть маленькая конурка, зато изолирована занавесью из парашютной ткани, – отвечал ей.
— А на этом диване кто спит? – показала на моего скрипучего друга.
Пока раздумывал сказать или нет правду, вмешалась жена.
— На нём никто не спит… Просто лишний диванчик. Мы с мужем вот здесь спим, – указала на софу в большой комнате. – Садитесь с нами чай пить.
Учительница согласилась.
Попив чаю и одевшись, она потопталась у двери и произнесла:
— Да–а, ребята! У вас жилищные условия самые плохие в моём классе.
— Мы со дня на день квартиру ждём, потому и не штукатурим стены, чтоб дом аварийным казался, – покраснела Татьяна, – а то побелишь и выкрасишь всё, так исполкомовская комиссия скажет, что другие хуже живут, а вы ещё лет десять потерпите. Теперь Горбачёва нет, и в двухтысячном году вряд ли чего дадут, – тараторила жена.
— Можно подумать, при нём бы дали, – попрощалась с нами учительница.
— Никогда, наверное, как люди жить не станем, – после ухода педагога расплакалась Татьяна.
— Клянусь, что будем! – на полном серьёзе ответил ей.
— Гайдар сказал, что после Нового года цены рыночными станут, – вытирала слёзы жена.
— А Ельцин сказал, что голову на рельсы положит, если цены поднимутся.
Кто главнее из них?.. То-то!
9
Но жизнь не сказка, и всегда сбывается самое худшее!
Права оказалась жена со своим Гайдаром. Цены после Нового года не то что поднялись, а взлетели…
Второго января Татьяна пришла из магазина с ужасом в глазах.
— Ты знаешь, папа, сколько килограмм курятины стоит?
Подумав, я решил увеличить цену на триста процентов.
— Червонец! – сделал смелый прогноз.
— А сорок рубчиков не хочешь? – сорвавшимся голосом произнесла она.
У нас оставалось где-то около двухсот рублей, но через неделю они кончились. Раньше на триста рублей мы всей семьей сытно жили месяц, каждый выходной балуя себя трюфельным тортом за пятёрку. Конфеты брали только шоколадные – не хватало ещё рублёвые грызть.
Кое-как дотянули до зарплаты, пользуясь прошлогодними запасами. Моей получки хватило на десять дней и на пять – Татьяной. На полученный аванс прожили до конца января. В первых числах февраля жена пошла снимать с книжки тысячу рублей. На них и на зарплату с трудом продержались февраль. В марте сняли уже две тысячи.
«Плакала
Перед Новым годом, окончив курсы шофёров, уволились двойняшки.
Мы с Пашкой тоже искали работу, потому как с переходом к демократии наш завод совсем захирел. И вместо высокоточных приборов к самолетам, ракетам и танкам нам стали рекомендовать выпуск кастрюль и сковородок.
Даже поп Гапон у Чебышева и тот надорвался, не выдержав психологических нагрузок. Ряса поднималась по–прежнему, но мотовильник уныло показывал на полшестого.
Одним словом – тоска!
Лёшу тоже в жизни ничего не радовало. Мы с Пашкой подозревали, что он заразился от дьячка.
Завод из последних сил освоил соковожималки и массажёры, но, видимо, покупная способность населения держалась на одном уровне с попиковой достопримечательностью.
Лучше всех устроилась наша комсомольская богиня. Бывший секретарь парткома стал заниматься аптечно–лекарственном бизнесом, взяв в аренду освободившиеся в результате конверсии площади под склады.
Семина трудилась у него кладовщицей и бухгалтером.
— Ты за Павлика Морозова или за кулаков? – при встрече интересовался Пашка.
Семина шипела, краснела и посылала его на три буквы за неимением других аргументов.
— Это тебе туда надо! – улыбаясь, прощался с ней Заев, – а мне двух букв не хватает… Был комиссар, а стал коммерсант! – кивал на довольного жизнью секретаря парткома.
Первый президент России «дорогих россиян» в радиообращении просил потерпеть до осени – тогда всё, мол, наладится, потому что заработает рыночный механизм.
В апреле внук героя гражданской войны обокрал нас с Татьяной на четыре тысячи, зато выдал ваучеры, которые в апреле мы проели.
В марте уехал на историческую родину во Львов украинец, но этого никто не заметил; зато в начале апреля весь цех надел траур, когда уволился Паша Заев.
— Кошёлка! – ругался Чебышев. – Учил его, а он грузчиком в мебельный подался.
— Скоро и я отправлюсь следом за ним на вечерней лошади, – предупреждал учителя.
Ходячий супер–шок Гайдар всех достал!..
В этом году о выслуге и тринадцатой даже речи не было, но находящийся в растрёпанных чувствах пролетариат даже и не помышлял бастовать.
— Это не демократия, а хаос! – возмущался Философ. В пылу борьбы за демократию вместе с водой Гайдар выплеснул и ребёнка. Кому нужен такой рынок и подобная демократия?
Я полностью был с ним солидарен и величайшим моим наслаждением стало попользоваться кое–где газетой с портретом Егора Тимуровича Гайдара.
Борис опять оказался не прав. Осенью народу стало ещё тяжелее. Слава Дубинин от такой жизни сделался ярым сталинистом и возненавидел бывшего секретаря парткома лютой пролетарской ненавистью. Гиви тоже любил Сталина, и это их объединяло.