Излом
Шрифт:
Этого показалось мало.
— С твоим ростом, мистер Буратино, можно только лимонад пить и одеваться в «Детском мире».
Большой с Гондурасом заржали – мужичонка действительно доходил им до пупка.
«Одно и тоже всегда, – мне стало скучно. – Ничего, приеду домой, жена развеселит», – полезли в голову чёрные мысли. – Опять в кино вести придётся».
Столяр не обиделся, вероятно, привык.
Я не дослушал их перепалку о том, что можно, а чего нельзя под руку говорить, заинтересовавшись рассказами гостей о заводской
Пашка, тот вообще слушал их, раскрыв рот.
На заводе сокращали, оказывается, почём зря. Зарплату задерживали…
— Чёрт знает что творят эти демократы, – возмущались они.
— Зато водка на каждом углу продаётся и ЛТП отменили, – заступился за демократию Заев.
— А на что её покупать? – бушевали Большой с Гондурасом. – Правда, всё равно находим, – успокаивались они.
В помещении внезапно наступила тишина.
— Директор… – услышал я шёпот Пети–глухого.
В дверях собственной персоной стоял Марк Яковлевич, а за его спиной, отчаянно жестикулируя, маячила Пашкина подруга.
«Набилось сволочи! " – вспомнив про интуицию, попробовал прочитать его мысли.
— Сколько вас тут, – нахмурился директор.
«Угадал, – подумал я. – Но вроде не злой».
— Здрасте! – поздоровался Большой.
Гондурас приветственно выбросил руку вверх.
«Тоже мне Че Гевара нашёлся…»
Остальные стояли скромно потупившись. На всякий случай потупился и я.
На приветствие Марк Яковлевич не ответил, но внимательно оглядел друзей.
— Это что за «сладкая парочка»? Что здесь посторонние делают? – строго поглядел на столяра. – Там машина пришла, мигом разгружать! – уходя, грохнул дверью.
В ту же минуту опять раздался грохот, то упал от сотрясения воздуха сидевший на верстаке Микис.
К нашему с Пашкой удивлению, несмотря на отсутствие компасов и других опознавательных знаков на витринном стекле, Большой ухитрился выйти точно в дверь.
— Чего это с ним? – изумился Пашка, разглядывая опьяневшего друга.
— Это, сеньор Заев, называется интуиция, – вразумил его.
— Какая интуиция?! Или не допил ещё, или опыта набрался, – резюмировал Пашка.
— Как не допили? Гондурас весь в слезах ушёл и клялся назвать внучку Хулитой, вспоминая очередной южно–американский сериал…
12
Домой заявился не помню во сколько, в халате с оторванным и висящем на нижнем шве кармане и рваных–прерваных кроссовках – своей рабочей одежде.
Когда утром проснулся на своём холостяцком диване – я так в халате и спал, – то в целом кармане обнаружил гранёный стакан и раздавленную половинку огурца.
«Видать, немного выпимши вчера был», – сообразил я, трусливо убегая на работу.
В самом начале рабочего дня нас с Пашкой вызвал Марк Яковлевич.
— Ну что, господа, денег много вчера пропили? – обратился к нам.
Пашка фыркнул на «господа», я лишь пожал плечами, гадая, какое ему до этого
Ослепительно улыбнувшись и подтянув безукоризненный узел галстука, он продолжил:
— Из ваших слов при поступлении на работу запомнил, что оба имеете водительские права. Так?
Мы покивали головами.
«Воспитывал бы скорее да отпускал. И почему дерут только нас?» – удручённо подёргал оторванный карман.
— У меня вот какое дело, – прервал мои размышления директор, – надо бы в деревню за мясом смотаться.
Из его пламенной речи разобрали, что на взятых в аренду грузовиках должны привезти несколько туш говядины и баранины, сдав их в указанные директором точки. По окончании мясного дела нас ждал солидный куш и полная амнистия.
Козе понятно, мы согласились и наперегонки шуранули в столярку обмыть выгодное предложение.
Решили не перебарщивать и вмазать на троих поллитру. Третьим был столяр. На старые дрожжи шибануло по полной программе, даже потянуло на песни.
— А за это, друг мой пьяный! – несколько изменив Высоцкого, пел я Пашке. – Говорил Епифану… будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин…
При слове «машин» Заев стал крутить воображаемый руль и имитировать губами гудение мощного автомобильного мотора.
На мой взгляд, он перестарался и движок получился авиационный.
«Метр в кепке» пытался мне подпевать.
– … Марк не ведал, дурачина…
Мотор заглох, а столяр кинулся к двери проверить – не подслушивает ли кто.
За дверью, кроме Пети–глухого, никого не было.
Я уже в полный голос орал:
– … Тот, кому всё поручил он, был алкаш, хреновый сборщик и отвратный семьянин…
— Себе, что ль, посвятил?.. – поинтересовался Пашка.
— Не–а! Тебе! – плюнул в заячью душу.
— Спиши слова, – засуетился, разыскивая карандаш, столяр.
Вечером домой пришёл почти трезвый, в нормальной одежде, и на всякий случай, от греха подальше, попрятал толстые фолианты, особое внимание уделив одиозному словарю по этике и эстетике, на виду остался англо–русский разговорник с детскую ладошку величиной.
Но всё обошлось лишь криком и потоком грубых обзывательств. Я стоически держал выбранную линию поведения, доказывая, что это был полтергейст…
— Нарисовался, скотина, с пустым стаканом и огурцом, да ещё халат порвал, козёл, – чехвостил безвинного духа.
— А тогда где, позвольте спросить, – напропалую ехидничала супружница, – обретались вы, сударь?
— Мы были в командировке…
— В вытрезвителе, что ли? – с сарказмом в голосе перебивала жена.
— Ноу! – отвечал по–английски. – В дя–а-ревне… И завтра с утра опять поеду.
— В дя–а-ревне тебе и место, пьянчуга подзаборный…
Однако утром она стала сомневаться и несколько изменила своё мнение, когда в дом ввалился Заев, а следом – вальяжный Марк Яковлевич.