Излом
Шрифт:
— Зарплата стала как бабья радость, – услышал Пашкин голос, – месяц ждёшь, за три дня кончается…
— Талоны на сахар – это расплата за сладкую жизнь в годы застоя, – выдал мысль Гондурас. – Может, Ельцин всё наладит? – с некоторой долей сомнения произнёс он. – Мужик вроде ничего, простой и честный, а они его замордовали…
— Кто простой? – поинтересовался Пашка.
— Ну как же… Ездит на своих «Жигулях», от «Волги» государственной отказался… Как мы, стоит в очереди в магазинах и лечится в районной поликлинике,
— Да ну?! – не поверил Пашка. – На работу едет на троллейбусе?.. Да вращайся я в тех сферах, так меня бы рикши возили…
— Кто–о? – на этот раз засомневался Семён Васильевич.
— Кто, кто… Рикши… Куцев с Кацом!
Работы почти ни у кого не было и народ больше времени проводил в курилке, а не на участке.
— Это же надо, цены в три, а то и в четыре раза поднялись… Что хотят, то и творят, – возмущались все, когда в курилку ввалились двойняшки.
— Мужики! Народ митинговать собирается в сквере. Уже несколько цехов подошли, – запалённо дышали они. – Нам-то по–фигу, а вам, говорят, за прошлый год ни тринадцатой, ни выслуги не дадут, потому что план не вытянули…
— Ни хрена себе! – Пашка бросил в урну жирный бычок.
— Ты чё какие охнари бросаешь? – возмутился Чебышев. – Слыхал ведь, что премий не будет…
— Курить вредно, – ответил ему Заев. – Слышал же по радио, что капля никотина наповал валит ишака, а несчастного бурундучка разрывает на куски…
— Болтовня! – попытался успокоить всех Слава Дубинин.
Но в это время, бодро стуча своим костылём, подошёл Игорь.
— Мне ребята из механического позвонили, будто акцию протеста собираются проводить у памятника… Без премий нас оставило начальство.
— Кончай перекур, начинай бить морды! – заорал Заев. – Все на митинг, а я побегу лозунг писать.
Столь же бурно обсуждали ситуацию и в женской раздевалке.
«Дирекцию надо распускать, – было единодушное мнение, – а то придется в отгулы на вокзал за подаянием ходить».
С какого-то совещания примчался Куцев.
— Без ножа режете, товарищи, – в волнении чесал лысину, стоя у выхода из цеха.
Однако отговорить никого не сумел, даже Дубинин с Семиной – и те решили идти.
Сквер оказался забит народом поплотнее курилки. Наш цех не вместился, и мы расположились рядом, на проезжей части.
— Где же администрация? – крутил головой Игорь.
— Прибегут как миленькие, – ответил ему Гондурас.
Громыхая тележкой и матерясь ещё на дальних подступах, подошёл цеховой разнорабочий.
— Ух ты, мать твою, тра–та–та–та… – с выражением высказался он, когда до его сведения довели, зачем собрались, и исчез в термичке.
Через минуту оттуда выплеснулась порядочная толпа мужиков в грязных спецовках – посмотреть на диво.
В крыле корпуса, окна которого выходили на сквер, началось оживление.
Несмотря на прохладную
Конечно, тут же нашлись сердобольные создания из тех, что подписывают анонимки словом «доброжелатель», и предупредили администрацию.
Она появилась вместе с представителями механических цехов.
Сзади ковылял старикашка из десятого отдела, бывший кэгэбэшник.
— Всем разойтись! – сипел он.
Однако сегодня на режимный отдел не обращали внимания. Подошедшее начальство пробилось поближе к Ильичу, который гневно указывал облупленной рукой в нашу сторону.
«Аг–гхи, поганцы!» – говорил его пламенный взор.
К ногам памятника жались несколько начальников цехов с монументальным Кацем в центре. Куцев куда-то забился, никто нигде его не видел.
— Наверное, за подкреплением побежал, – предположил Игорь.
— В чём дело, товарищи?! – начал директор.
— Тамбовский волк тебе товарищ, – не слишком громко произнес запыхавшийся Пашка, высунув в сторону начальства совершенно чёрный язык.
— Дверью, что ль, прищемил? – отвлекшись от политики, высказался Игорь по поводу языка.
— Не–а! – отрицательно помотал головой Пашка. – Стержень, собака, потёк.
— А я уж грешным делом подумал, что спирт на асфальт пролил и слизывал, – поддержал Игоря.
Заев стоически молчал, держа язык за зубами.
— Как в чём дело! – между тем орал народ.
— Мать вашу! – слышался голос цехового матерщинника.
— Скоро побираться пойдем с такой зарплатой! – галдела толпа.
— Вот пропью тележку, хрен ей в колеса, тады узнаете! – подливал масла в огонь сквернослов.
Генеральный нахмурился.
— А от меня чего надо?.. Свою зарплату, что ли, отдать? – не ко времени съехидничал он.
— Милицию надо вызывать! – сипел кэгэбэшник.
— Продавайте «Волги», а тринадцатую и выслугу отдайте! – гудела толпа. – А то директор – на «Волге», секретарь парткома – на «Волге» и даже профкому «Волгу» купили. Не господа! На троллейбусе, как Ельцин, поездите.
— Не можете руководить, так уходите, другого выберем! – заорал Пашка, поднимая над головой плакат «Даёшь 13–ю заплату!» с пропущенной от спешки буквой «р» в последнем слове.
Весь вид его, начиная от хитрых серых глаз, аккуратного, чуть вздернутого носа и кончая синим уже языком, выражал полнейшее удовольствие.
Народ немного развесился. Улыбнулся даже директор.
— Во, бля, даёт?! – поразился разнорабочий. – На хрена тебе столько заплаток?..
Глядя на вальяжно уже стоявшего директора и понявшего, что бить не станут, профсоюзного лидера, меня взяла злость.
— Домов сколько лет не строите, лишь две общаги возвели… У вас-то есть квартиры, вам что!.. – заорал я, мобилизовав людей на борьбу с экономическим противником.