Излом
Шрифт:
Американцы вон как свою армию поднимают… Видели по видаку ихнего Рэмбо, как он наших месит, козёл, – закусывали редиской пойло. – А что творится в наших республиках?.. Начитавшись этой вонючей прессы и подзуживаемые своими националистами, кидаются на солдат как звери… Пятерых ребят в автобусе растерзали!
— Русские в Россию бегут, нам политрук рассказывал… Политрук с одной «л», – объяснил Пашке то ли Лёлик, то ли Болек, – от слова политика, а не поллитра… Замполит, если это тебе понятнее.
«Грамотные стали, – подумал о двойняшках, – подкованные».
— Армии когда-нибудь
Нам армейское «веское слово» было до лампочки «прожектора перестройки». Талоны бы скорее отменили, да водочка в свободной торговле появилась бы. А то что же это – весь день за родимой стоишь…
Через месяц брякнуло, стукнуло, хлопнуло шестьдесят лет Родионову. Именно такие эпитеты применяли работяги, поздравляя Михалыча.
В отличие от Плотарева, юбилей он отпраздновал по первому разряду.
Шестидесятилетие отмечал дома и пригласил весь участок, а также начальника цеха и его зама. Стол ломился от водки, как в доброе старое время.
«Несколько месяцев всей семьёй не пили, экономили», – сделал вывод.
Закуски тоже хватало. Словом, народ оттянулся во всю, словно в брежневскую эпоху, лишь Пашка под конец всё испортил, во всеуслышание требуя бээфа.
В отличие от Плотарева, Михалыч вообще дома сидеть не собирался.
— Пока силы есть, отдам производству, – всхлипнул он.
Окружающие отреагировали бурными аплодисментами, местами переходящими в овации.
4
В августе у меня был отпуск. Как всегда заготавливал дрова и смотрел телевизор.
Соседи, жившие напротив, получили трёхкомнатную квартиру, и, пока они радовались санузлу и балкону, завистливый народ активно разбирал их вигвам на дрова. Я успел натаскать целый сарай.
— Вот славно-то, хоть не покупать!
Татьяна не поддерживала мою точку зрения:
— Лучше бы квартиру получили, чем бесплатные дрова! Хвалишься, что с начальством бодаешься, вот и торчим из-за этого…
Я, как мог, успокаивал её.
— Зато деньги на мебель есть. Уже три тысячи на книжке лежит…
— Куда её ставить-то, эту мебель? – непреклонно держала оборону.
— Ну, никакого оптимизма! – грустно заключал я, сидя перед телевизором и губкой впитывая море информации, помогавшей забыть семейные будни. Какая там квартира, когда второго августа Ирак напал на Кувейт. Всю осень глядел, как в Москве проходят грандиозные манифестации, а Татарстан, Северная Осетия, Дагестан и Якутия становятся союзными республиками. По крайней мере, они так сами о себе отзывались.
В конце октября с большой помпой прошло объединение Германии – ГДР вошла в состав ФРГ.
«Лучше бы наоборот», – думал я.
Запад аплодировал Горбачёву и Шеварднадзе, заключившим соглашение со странами Восточной Европы о выводе советских войск с их территорий.
Особенно это бесило Философа. В последнее время политика прямо-таки поглотила его. Сидя у меня дома, он чуть не в полный голос орал:
— Выводить наши войска из Восточной Европы, не подготовив здесь ни мест для дислокации,
«Чего несёт? – думал я. – Какое мне дело?!» Никому я ничего не должен.
Вот талоны на продукты ввели – это да!
Докатились!!!
— А внутри страны что творится? – всё не мог успокоиться Валера. – Напринимали законов разных и чего добились?.. Госпредприятия частники разворовали. Польза от такой приватизации директорам да чиновникам. Никто работать не желает, и как результат – талоны. Погоди–и! Скоро и вы акционируетесь, – зловеще махнул рукой в мою сторону.
«У нас военный завод. Как это его государство в частные руки отдаст?»
— Навряд ли! – коротко ответил ему.
С февраля 1991 года события стали развиваться ещё круче. Мишку–Меченого, народ просто ненавидел и все молились на набиравшего силу сибирского богатыря Ельцина. Союз трещал по швам.
Кровопролитные столкновения в Средней Азии – в Ферганской долине, в Алма–ате, Душанбе, то же самое творилось и на Кавказе. В Южной Осетии и Приднепровье бушевали настоящие войны. Русские снимались с насиженных мест и перебирались в Россию.
Союзная власть, в меру слабых сил своих, пыталась гасить вспыхивавшие то там, то тут, пожары, но демократы на это исписывали стены и гаражи лозунгами типа: «Руки прочь от Литвы», или «Свободу Прибалтике».
— Что у этих демократов заместо головы, не знаю! – удивлялся Философ. – Вся Россия бастует по их вине – и шахтеры, и железнодорожники, и рабочие…
Как на вашем-то заводе? Терпите ещё?..
Ламетри очень точно подметил, что терпение есть добродетель ослов…
«Где-то слышал уже про этих дурацких ослов».
— Матерятся, но до забастовок дело не доходит.
— Значит, всё ещё впереди, – делал он вывод.
5
В первых числах апреля, умиротворённый после трёх отгулов, не спеша зашёл в гардероб снять куртку. В углу сидели на стульях и беседовали полдюжины женщин.
«Будто в террариум попал», – передёрнул плечами.
— Не знаю как вам, мне Кашпировский помогает, – услышал голос Валентины Григорьевны, – провела два сеанса перед телевизором, послушала его, и живот перестал болеть…
«Смотри, дослушаешься, – мысленно обратился к ней, – зарубцуется чего-нибудь под животом…»
— А мне не помогает! – встряла Евдокимовна. – Я всё больше травами лечусь и уринотерапией…
Тьфу! – сплюнул я, медленно снимая куртку и вытаскивая из карманов ключи. Мужики в курилке тоже рассуждали о наболевшем.