Измена. Простить, отпустить, отомстить?
Шрифт:
Никита насупил голову:
– Ну не случилось же.
– Ладно, а моя работа?
– Уволишься!
– Деньги?
– Я заработаю!
– Интересно где, но ладно! Томка и дом, в котором мы с тобой сейчас находимся?
– Томку выпорю, а дом… я сниму квартиру и перевезу тебя с собой.
Я понимающе закивала. Спокойно и размеренно, как санитары психушки при виде очередного буйного пациента.
– Отлично, отлично…
– Не надо цепляться за все эти свои якоря. Это тебя отец вниз тянул, а теперь ты свободная! Я найду работу, договорюсь с квартирой,
– А ты спросил меня, мне все это нужно, милый?
Никита удивленно округлил глаза, будто и правда не подумал о такой мелочи как мое мнение.
– Ну… тебе же сорок. Что ты еще хочешь? – Растерянно переспросил он.
– Внуков нянчить и варежки вязать?
– Конкретно сейчас я хочу дать тебе материнского леща!
Встав на цыпочки, я со всей силы отвесила наследничку царскую оплеуху.
– Ай, за что?
– Никита схватился за затылок.
– За то, что я тебя спас?
– И за это тоже. – Второй чапалах прозвучал еще сочнее, отчего сын взвыл и дернулся в сторону.
– Хватит драться, ты чего?
– А это за то, что назвал меня старой.
– Да не старая ты, не старая! Ну, возрастная! Не хочешь внуков, так и скажи, я тебе билет в санаторий куплю, будешь в Пятигорске воду вонючую пить, оздоравливаться!
– Лучше закрой рот, - прошипела я, и заозиралась в поисках чего-то потяжелее. Просто рукой эту дурь из чада не выбить. Он ведь всерьез думает, что мое главное увлечение после развода сериалы и прогулки с палками для скандинавской ходьбы. Ну и внуки, упаси от такого счастья! Как назло, рядом ни порядочного дрына ни завалящей кочерги.
– Бить будешь? – Нахально улыбнулся сын, чувствуя, что я больше не злюсь. Напрасно.
– Не выход, - парировала я в ответ. И посмотрев на него, серьезно добавила: - Прости, Никит, я реально иногда забываю, какой ты взрослый. А знаешь, что делают взрослые люди?
– Что же?
– Помимо охренительных решений, которые они принимают, взрослые несут за эти решения ответственность. Давай прокрутим демо версию всего, что произойдет, когда я с Савранским разведусь, как ты хотел. Денег нет, так что надо работать, - я слегка толкнула его в правое плечо. – Квартиры тоже нет, придется снимать или кантоваться у друзей. – И снова тычок, на этот раз в левое. Никита пятился назад, я наступала. Задрав голову вверх, потому что он был сильно выше, умудрялась орать на этого дуралея: - И образования нет, потому что кое-кто бросил вуз, так как это не твое! И мамочки, которая вытрет сопли, тоже нет, потому что ты ее обидел!
– Да я же единственный на твоей стороне! – Взвыл сын.
– Ты верно заметил, предательство я прощу, а задетую гордость никогда. А ее растоптал не только мой муж. Но и сын, который решил, что все обо мне знает. Ты был не прав, Никита. Измена Кеши большая подлость, но это наше дело, не твое, понимаешь? У тебя сейчас заботы другие. Стать наконец взрослым, раз ты сам так себя называешь!
– Ты что, выгоняешь меня из дома, - наконец,
– Психологи называют это сепарацией.
– Кастрацией! Ты чего, мне же идти некуда!
– Не пропадешь. Друзьям позвонишь, если надо.
– А вещи? Дай вещи собрать!
Я наклонилась, чтобы поднять до того огромные, что они казались клоунскими, ботинки сына и выкинула их в открытую дверь. Вслед за ними полетела куртка, шапка и шарф.
– Пришлю по почте, когда ты мне скинешь адрес. Только печатай большими буквами, возраст как-никак, могу не разглядеть, что там накарябано!
– Мам, ты чего…
Дослушать его я не успела. Вытолкала и закрыла на замок тяжелую дверь.
Еще минуту мы так и стояли, по разные стороны одного разрушенного нами мира. Я, прижавшись лбом к двери, Никита, колошматя ее изо всех сил:
– Мам, ну прости! Прости меня, мама! Я же как лучше хотел, чего ты?!
Ничего. Я… ничего…
Шатаясь, не чувствуя под собой опоры, я еле добрела до спальни. Там упала в кровать, как есть, не раздеваясь. Перевернулась на живот и до боли в челюсти прикусила подушку, чтобы та хоть немного заглушила мой крик.
Кричала.
Кричала.
Кричала.
Растерзанная. Преданная. Нелюбимая. Я осталась без всего – без мужа и без детей, которых сама же выгнала из дома.
И в первый раз, в первый за этот страшный месяц раз, я разрешила себе плакать. Так сильно, как никогда раньше.
Навзрыд. До суха. Без остатка.
Глава 26
В какой-то момент закончились не только силы, но и слезы.
Я накрыла голову подушкой и несколько минут пролежала так - в темноте и вакууме. Тело еще вздрагивало после недавней истерики, судорогой пробивало ноги и желудок. Последний тревожно урчал. От голода. Но потом успокоился и он.
И именно тогда, в этой неправильной, почти аномальной тишине, я расслышала телефонный звонок.
«Не буду подходить», - решило сознание. Я еще сильнее прижала подушку к уху, но теперь, когда я знала, откуда доносится звук, мелодия из Простоквашино не давала покоя.
Кабы не было зимы… - действительно, надоели эти пуховики и ботинки-говнодавы…
А все время лето… - вот уж спасибочки, не надо. Комары, кондиционеры, и, когда ляжки потеют, то больно натирают друг друга. А в джинсах жарко, а брюки еще купить нормальные надо…
Мы б не знали кутерьмы, новогодней этой… - угу. Зато какая экономия на подарках! У меня. Потому что мне дарить некому, я всю семью из дома выгнала. Никиту, Томку, Засранского этого. Заведу кота, чтоб тот сожрал елочный дождик и под бой курантов поеду в ветеринарку. Всяко веселее, чем дома одной.
Когда мама Дяди Федора зашла на третий круг, я не выдержала и нашла сумку, в которой лежал телефон.
– Ну, - со всей злостью прошипела я.
– Хорошо, что жива, и всего доброго, - услышала спокойный голос Тимура, после чего в динамике наступила тишина. Он сбросил звонок.