Изнаночные швы времени
Шрифт:
– Архангелом Гавриилом божусь, трудно им будет удержаться! – это Василий голос подал.
Олег кивнул и подумал: «Да, только чуть-чуть поднажать, и эпизод – в нашу пользу. Битву, конечно, не выиграть, не пишут в летописях про проигранные сражения, что они победой закончились. Но людей спасем немало – и то результат. Вполне себе ничего результат. Да что там! Хороший результат это будет!»
15.55… У северного брода затишье. Подготовившийся к переправе новый монгольский отряд численностью около семисот всадников в воду так и не вошел. Стоит на правом берегу.
На южной переправе у выхода из воды осталось около трехсот монголов, а те две сотни, которые были оттеснены к лесу, почти полностью уничтожены подошедшими пехотинцами.
Воевода черного полка отвел часть своих сил от берега и, по-видимому,
Олег посмотрел по сторонам: все ли построились. Да, готовы. Смотрят. Ждут. Даже старые ворчуны.
– Боярин… Боярин!
Олег обернулся на голос Василия. Тот держал в руке запасное копье, но не как обычно – вертикально, а чуть наклонив острие в сторону, направо от себя. И головой туда же показывал: прижал шлем к наплечнику и смотрел с максимально допустимой для оруженосца хитрецой.
А! Он же мне на мальцов показывает. Собрались. Глядят.
Мальцы смотрели на Олега во все глаза. «А мы?! – было написано у них на лицах. – Мы-то как же? На надо нас, Олег Владимирович, здесь оставлять. Мы, великий боярин волынский, тоже биться хотим».
Олег махнул им рукой: давайте, мол! Расскажете потом проклятому рождественскому игумену, советчику митрополита, что нет никакой божьей силы за ордынцами, что им можно задать трепку, и, уж наверняка, не будет вас в войсках Тудана 80 , которые Андрей, любимый сын Александра Невского, выпросит в Орде для войны против родного брата Дмитрия.
80
Тудан – Дюдень русских летописей, золотоордынский полководец. «О, много бяше пакости крестияномъ безвинныя городы поимаша: Володимерь, Москву, Дмитровъ, Волокъ и иныи грады, положиша всю землю пусту», – рассказывал о его походе новгородский летописец под 1293 годом. Поход Дюденя нанес не меньший ущерб русским землям, нежели Батыево нашествие, а пример князя Андрея Ярославича, как минимум трижды науськивавших Орду на соотечественников, беспрецедентен.
16.12… Ударный отряд черного полка пустил коней…
Олег не стал дожидаться, пока молодые дружинники сядут в седло и станут в строй. В последний момент мелькнула мысль: пусть опоздают к основной сшибке, может, все целы тогда останутся. «Очень важно выйти из первого серьезного боя без ранения. Плюс три звезды сразу к боевому духу, – он разрешил Сполоху пойти вперед. – А мне нужны четыре звезды ожесточения. А то я расслабленный какой-то стал!»
С Олега опять слетело состояние, которое возникло в момент, когда он оказался в гуще схватки. Не волынский боярин вел дружинников на врага, а хрономенталист Олег Голицын, и цель у него была не победить, а остаться живым и вынести из боя впечатления, которые впитывал его мозг. Кони шли коротким галопом, копья у дружинников опущены вниз, до монголов не более пятидесяти шагов, и продырявить какую-нибудь кожаную кирасу ему совсем не хотелось.
Он попробовал вспомнить какую-нибудь страшную картинку из пережитого. Но ни расстрелы красными гражданского населения в Крыму 81 после эвакуации армии Врангеля 82 , ни резня вьетнамцев-католиков в Хюэ 83 , устроенная коммунистами-вьетконговцами, ни гора иссушенных голодом трупов около печей в Дахау 84 ничего не изменили. И вот уже всего десяток шагов остается – четыре удара копыт Сполоха, но копье по-прежнему хочется отвести в сторону, сказаться раненым, припасть к шее коня и дать ему вынести себя на опушку, подальше от всего этого ужаса.
81
Так, например, описывалась деятельность замначальника Особого отдела Южного и Юго-Западного фронтов Ефима Евдокимова: «Во время разгрома армии генерала Врангеля очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента».
82
Врангель Петр Николаевич (1878—1928) – русский военачальник, участник неудачных для России Русско-японской (1904—1905) и Первой мировой (1914—1918) войн, один из руководителей Белого движения,
83
Массовое убийство жителей города военнослужащими северовьетнамской армии и Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (1968) во время вьетнамской войны. После того как войска США отбили город, в коллективных захоронениях обнаружено около 2800 человек. Число утопленных неизвестно.
84
Дахау – нацистский концлагерь на территории Германии (1933—1945), предназначенный в основном для политических противников гитлеровского режима. Приобрел трагическую известность своими газовыми камерами, в которых эсэсовцы массово уничтожали людей. Американские солдаты, освободившие заключенных лагеря, были поражены увиденным и вместе с бывшими узниками приняли участие в расправе над охранниками.
И вдруг – вот оно! – вспомнилось лицо женщины из Деревни, которая, отрезав косу, пыталась спасти себя и своего почти уже родившегося ребенка от убийц из степи. И его тельце в крови, поднятое на острие копья. И сразу что-то лопнуло внутри, что-то тренированное, вроде сердечного желудочка, обычно крепко держащее в себе чувство под названием ярость. Ярость эта, одновременно обжигающая и леденящая, мгновенно растеклась по телу. Зубы стиснулись, и пот на лбу сразу высох и на ладонях, и рука заныла в ожидании момента, когда надо будет бросить копье и взяться за меч.
«Ай-я!» – закричал Олег. «Ай-я!!!» – подхватили рядом. Он перехватил ставшее почти невесомым копье, выставив его подальше, и поплотнее прикрылся щитом. А через секунду оно уже оказалось ровно посередине груди не сподобившегося отвернуть в сторону монгола.
Атака удалась. Олег, оглянувшись наспех, увидел, что рядом с ним почти все, с кем он ее начинал, а про половину остававшихся на берегу ордынцев точно уже можно забыть. Впереди, где-то рядом с бунчуком монгольского командира, часто и сочно застучали бубны.
XII
– Саша, ты уснул что ли? – окликнул напарника Феликс.
– Что?! – обернулся тот.
– Как что? У монголов приказ появился отступать, а ты молчишь!
– Я вижу, просто не говорю, так запоминаю.
Феликс помотал головой: нет, ты говори, рано тебе еще молча мемографировать. Шурик снова начал бормотать:
16.35… Командир монгольского отряда у южного брода приказал отходить назад через реку. Сигнал бунчуком и бубнами. Легкая монгольская конница на правом берегу Трубежа открыла выход на берег, сама сгруппировалась севернее и южнее брода. Готовят луки.
В руку Олега легла рукоять секиры. Удобно и надежно. Он благодарно глянул на оруженосца, крутанул оружие пару раз над головой, разминая плечо, попросил Сполоха прыгнуть с места – высоко и вперед, смяв трех-четырех монголов.
Эти его не интересовали больше. Ему нужен был темник, который, не в пример другим монгольским военачальникам, обычно командовавшим с безопасного расстояния, рискнул-таки переправиться через реку с передовым отрядом. Где ж ты, милый? Ужель утек? Нет, здесь.
Конь стоял, по щиколотку погрузившись в песок на самом берегу, а всадник в золоченом шлеме, опустив саблю, оглядывался по сторонам – недовольно, но не растерянно. Заметив рвущегося на него Олега, что-то коротко приказал стоявшим рядом телохранителям.
Двое ордынцев бросились одновременно. Булава одного тяжело бухнула в щит, плечо у Олега противно, как зубная боль, заныло. Другой наметился проткнуть его копьем, но Олег успел перерубить древко и вместо удара заостренным наконечником получил в грудь только тупой и не очень сильный тычок. «Тоже, конечно, синяк будет, ну да ладно, – мелькнуло в голове. – Я-то опять размяк, оказывается».
Главная беда была в том, что теперь эта расслабленность, подкравшись, никак о себе не заявила. Хорошо подготовленный организм, обычно предупреждавший Олега, если необходимая в бою воинственность и агрессивность исчезали, теперь подвел, но настраиваться времени не было – отбивайся, да и только. Олег вышиб саблю у ордынца, который остался без копья, от булавы уклонился, хотя раньше мог бы легко отрубить противнику руку. И даже когда того по инерции от чересчур мощного замаха развернуло к Олегу боком и он остался совершенно беззащитным против секиры, она как будто сама собой развернулась в воздухе, ударила не острием, а плашмя. Вместо того чтобы быть разрубленным, ордынец просто вылетел из седла.