Изящная комбинация

Тыналин Алим

Через полчаса, когда они добрались до последней термопары, в цех вбежал запыхавшийся Вайсброд:

— Herr Knispel! Срочный звонок из немецкого представительства!

Книспель заторопился к телефону. Сорокин проводил их взглядом и быстро направился к техотделу. У двери его ждал Осипов, возбужденно размахивая стопкой синек:

— Александр Владимирович, мы успели! Все главные чертежи сфотографировали. Симонов сейчас проявляет пленки в заводской фотолаборатории.

— Тише, — Сорокин огляделся. — А документация по

термообработке?

— В сейфе, — Осипов понизил голос. — Но я видел, как фрау Кестнер, их секретарша, прячет ключ в цветочный горшок на подоконнике. После семи она уходит.

Сорокин взглянул на часы. Без четверти восемь. Скоро вернется Книспель.

— Ждите здесь, — шепнул он Осипову и быстро двинулся по полутемному коридору к кабинету секретарши.

Массивный фикус в кадке отбрасывал причудливые тени. Ключ действительно оказался там, старомодный, с витиеватой головкой. Руки чуть подрагивали, когда он открывал сейф.

Толстая папка с грифом «Streng geheim» («Совершенно секретно») лежала на самом верху. Сорокин быстро пролистал страницы. То, что нужно. Полные расчеты режимов термообработки, графики, таблицы…

— Симонов! — негромко позвал он.

Фотограф появился словно из ниоткуда, с неизменным «Фотокором» наготове. Его пальцы летали над затвором с удивительной быстротой.

Внезапно в конце коридора послышались шаги. Характерная тяжелая поступь Книспеля.

— Быстрее, — прошипел Сорокин, торопливо возвращая папку в сейф.

Щелкнул последний кадр. Симонов растворился в темноте. Сорокин едва успел запереть сейф и вернуть ключ на место, когда в коридоре показалась грузная фигура немецкого инженера.

— А, русский коллега, — Книспель прищурился. — Что вы здесь делаете так поздно?

— Искал вас, герр Книспель, — спокойно ответил Сорокин. — Хотел сообщить, что с термопарой все в порядке. Видимо, временный сбой.

— Ja, ja, — рассеянно кивнул немец, отпирая свой кабинет. — Ваша техника устарела, много проблем.

Выйдя на заводской двор, Сорокин глубоко вдохнул морозный воздух. В нагрудном кармане кожанки лежала записка от Симонова: «Все снято. Начинаем проявку».

Завтра утром копии секретной документации будут уже на пути в Москву. А еще через неделю немецкие спецы могут хоть все с собой увезти. Самое важное останется у нас.

В темном весеннем небе над заводскими трубами загоралась первая звезда. Где-то в мартеновском цехе с грохотом выпускали плавку.

* * *

Столовая «Немецкий дом» на Мясницкой славилась квашеной капустой и домашним пивом. Здесь собирались германские специалисты, работавшие в Москве, инженеры, техники, представители торговых фирм. Вечерами звучала немецкая речь, из кухни тянуло ароматом жареных колбасок, а официантки в некогда белых фартуках ловко лавировали между столиками.

Я занял место в дальнем углу, откуда хорошо просматривался

весь зал. На столе потертая клеенка в красно-белую клетку, пузатая пивная кружка и свежий номер «Berliner Tageblatt». Ровно в семь появились те, кого я ждал.

Вальтер Штрассер, ведущий специалист по мартеновским печам, грузный мужчина лет пятидесяти с окладистой рыжеватой бородой. И его коллега Курт Майендорф, высокий сухощавый инженер в пенсне, признанный эксперт по термообработке стали. Оба работали на заводе Круппа, пока их не пригласили в СССР по контракту.

— Guten Abend, — приветствовал я их по-немецки. — Не ожидали меня здесь встретить?

Штрассер настороженно поправил крахмальный воротничок:

— Herr Krasnow? Вы следили за нами?

— Что вы, — я улыбнулся, делая знак официантке в сером форменном платье. — Просто знаю ваши привычки. Милочка, — обратился я к ней, — для моих друзей лучшее пиво и фирменные колбаски.

Майендорф присел, аккуратно положив на стул потертый кожаный портфель:

— Если вы хотите обсудить наш отъезд, это бесполезно. Решение принято в Берлине.

— Знаю, — я закинул руку на спинку стула. — И догадываюсь, кто за этим стоит. Но я здесь не поэтому. У меня есть предложение лично для вас двоих.

Принесли пиво, темное, пенное, в тяжелых стеклянных кружках. Штрассер сделал большой глоток, утер пену с усов:

— И какое же?

— Вы оба — лучшие специалисты в своем деле. Такие люди нужны не только Круппу. Как насчет личных контрактов? Напрямую со мной, в обход всех ограничений.

Майендорф нервно протер пенсне:

— Но наши семьи в Германии… Фрау Штрассер болеет, моя дочь учится в Гейдельберге.

— Именно об этом я и хочу поговорить, — я понизил голос. — Вашей супруге, герр Штрассер, нужно лечение в Швейцарии? Будет. Вашей дочери, герр Майендорф, требуется оплата обучения? Не проблема. Плюс квартиры здесь, в центре Москвы. И, — я выдержал паузу, — счета в швейцарских банках на ваши имена.

Официантка принесла горячие колбаски с капустой. Аромат восхитительный, но немцы, казалось, даже не замечали еды.

— Сумма? — деловито поинтересовался Штрассер.

Я написал цифру на салфетке. Майендорф едва заметно присвистнул.

— Это в месяц?

— В месяц. Плюс премии за внедрение новых технологий. И главное — полная свобода технического творчества. Никакой бюрократии, никаких согласований с Берлином. Только чистая инженерная работа.

Штрассер задумчиво намазывал горчицу на колбаску:

— А если в Германии узнают?

— Не узнают. Официально вы уедете с остальными. Потом, через месяц, вернетесь по новым документам как специалисты из Австрии. История прикрытия уже готова.

Майендорф и Штрассер переглянулись. За соседним столиком группа немецких техников громко обсуждала футбольный матч между «Динамо» и «Пищевиками».