К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама
Шрифт:
Идиомы и коллокации здесь представлены в своих словарных значениях, семантических сдвигов нет или они минимальны.
Примеры даны списком, в хронологическом порядке, как правило без комментария.
Глубокой тишины лесной («Звук осторожный и глухой…», 1908)
И слово замирает на устах («Мой тихий сон, мой сон ежеминутный…», 1908?)
Наверх всплывает, без усилий («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910)
С самого себя срываю маску («Темных уз земного заточенья…», 1910)
Он подымет облако
Я вижу дурной сон («Сегодня дурной день…», 1911)
«Господи!» – сказал я по ошибке («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912)
Впереди густой туман клубится («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912)
В мозгу игла, брожу как тень («Шарманка», 1912)
Если я на то имею право («Золотой», 1912)
Какая беда стряслась! («Я вздрагиваю от холода…», 1912)
И в полдень матовый горим, как свечи («Лютеранин», 1912)
Будет и мой черед («Я ненавижу свет…», 1912)
И в ярлыках не слишком тверд («Американ бар», 1913)
Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо («Мы напряженного молчанья не выносим…», 1913)
Бессмертны высокопоставленные лица («Египтянин» – «Я выстроил себе благополучья дом….», 1913?)
И с чистой совестью, на шлюпке, / Вернуться на родной фрегат! («Веселая скороговорка…», 1913)
Как трудно раны врачевать! («Отравлен хлеб, и воздух выпит…», 1913)
В сетях соперницы-злодейки («Кинематограф», 1913)
Она заламывает руки («Кинематограф», 1913)
Громоздкая опера к концу идет («Летают Валькирии, поют смычки…», 1913)
Зловещий голос – горький хмель («<Ахматова>», 1914)
Орлиным зреньем, дивным слухом («Encyclica», 1914)
Прежде чем себя нашел («Посох», 1914)
Пусть имена цветущих городов / Ласкают слух значительностью бренной («Пусть имена цветущих городов…», 1914)
Славу свою и покой вкушать («В белом раю лежит богатырь…», 1914)
– Только я мою корону / Возлагаю на тебя («О свободе небывалой…», 1915)
Но, видите, само признанье с уст слетело («– Как этих покрывал и этого убора…», 1915)
Я слышу Августа и на краю земли («С веселым ржанием пасутся табуны…», 1915)
Не диво ль дивное, что вертоград нам снится («В разноголосице девического хора…», 1916)
С такой монашкою туманной / Остаться – значит быть беде («Не веря воскресенья чуду…», 1916)
– Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла («Золотистого меда струя из бутылки текла…», 1917)
Пока еще на самом деле / Шуршит песок, кипит волна («Еще далеко асфоделей…», 1917)
Нам только в битвах выпадает жребий («Tristia», 1918)
На дворе мороз
На грудь отца в глухую ночь / Пускай главу свою уронит («Вернись в смесительное лоно…», 1920)
Но я тебя хочу («Я наравне с другими…», 1920) 14
14
Может показаться, что это выражение приобрело эротический смысл лишь недавно, однако, согласно данным НКРЯ, фраза встречается в таком значении в первой трети XX века. См., например, у В. Я. Брюсова: «Корецкий схватил ее за руку, пытался обнять, повторял: – Я люблю тебя! Я хочу тебя!» («Через пятнадцать лет», 1909); у А. И. Куприна: «Я хочу тебя, только тебя… тебя… тебя одного!» («Яма», 1909–1915) и у других авторов.
И все, чего хочу я, / Я вижу наяву («Я наравне с другими…», 1920)
И так устроено, что не выходим мы / Из заколдованного круга («Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…», 1920)
И земля по совести сурова («Умывался ночью на дворе…», 1921)
Видно, даром не проходит («Холодок щекочет темя…», 1922)
Я не знаю, с каких пор / Эта песенка началась («Я не знаю, с каких пор…», 1922)
На пороге новых дней («Век», 1922)
Но, видит Бог, есть музыка над нами («Концерт на вокзале», <1923?>)
Мы только с голоса поймем («Грифельная ода», 1923) 15
И я хочу вложить персты / В кремнистый путь из старой песни, / Как в язву… («Грифельная ода», 1923) 16
Под хлыст войны за власть немногих («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)
15
По наблюдению О. Ронена, здесь парономастически обыгрывается фразеологизм петь с голоса [Ronen 1983: 173]. Однако учитывая другой случай употребления – «Я один в России работаю с голосу…» («Четвертая проза», 1930), можно предположить, что выражение с голоса Мандельштам использовал как автономное, не связанное с определенным глаголом.
16
[Ronen 1983: 218].
Из года в год, в жару и в лето («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)
Из поколенья в поколенье («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)
…человека, / Который потерял себя («1 января 1924»)
Все время валится из рук («1 января 1924»)
Не обессудь, теперь уж не беда, / По старине я принимаю братство («1 января 1924»)
Лишь тень сонат могучих тех («1 января 1924»; тень чего-либо)