К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама
Шрифт:
И сердца незаконный пламень («На влажный камень возведенный…», 1909) – пламень сердца
Высокий лад, глубокий мир («Есть целомудренные чары…», 1909) – на высокий лад (настроиться)
Был взор слезой приличной затуманен («Лютеранин», 1912) – затуманенный взор
Внушая тайный страх, карета («Царское Село», 1912) – внушать страх
Когда, душой и помыслом высок («Айя-София», 1912) – высокие помыслы и высокая душа
Кто, скажите, мне сознанье / Виноградом замутит («…Дев полуночных отвага…», 1913) – помутнение
Стоит, прекрасная, как тополь («Американка», 1913) – стройная, как тополь
На них кустарник двинулся стеной («Обиженно уходят на холмы…», 1915) – идти стеной
Сияющей тонзуры честь («Аббат», 1915) – честь чего-либо (мундира, рясы)
Мы сходим медленно с ума («Когда на площадях и в тишине келейной…», 1917) – сходить с ума
Туда, где с темным содроганьем («Еще далеко асфоделей…», 1917) – с содроганьем
И руки слабые ломают перед ней («Когда Психея-жизнь спускается к теням…», 1920) – ломать руки
Ты все толкуешь наобум («Мне жалко, что теперь зима…», 1920) – сказать наобум
И кромешна ночи тьма 23 («Чуть мерцает призрачная сцена…», 1920) – кромешная тьма
Не к вам влечется дух в годины тяжких бед («Люблю под сводами седыя тишины…», 1921) – година бед
23
В данном случае строка из стихотворения приводится по: [Мандельштам I: 112], о варианте 2-й строки 3-й строфы см. в комментариях: [Там же: 512].
Под соленой пятою ветра устоит отвес («Нашедший подкову», 1923) – под пятой
Конь лежит в пыли и храпит в мыле («Нашедший подкову», 1923) – конь в мыле
Я скажу тебе с последней / Прямотой («Я скажу тебе с последней…», 1931) – прямо сказать
Я лишился и чаши на пире отцов / И веселья, и чести своей («За гремучую доблесть грядущих веков…», 1931, 1935) – лишиться чести
И ни крупицей души я ему не обязан («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931) – ни крупицы чего-либо и быть обязанным чем-либо
Мыслям и чувствам моим по старинному праву («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931) – по праву
Там зрачок профессорский, орлиный («Канцона», 1931) – орлиный взгляд
И пахло до отказу лавровишней! («Полночь в Москве…», 1931) – до отказа 24
Есть блуд труда, и он у нас в крови («Полночь в Москве…», 1931) – нечто (у нас) в крови
А иногда пущусь на побегушки («Еще далеко мне до патриарха…», 1931) – на побегушках
24
Во фразе пахло до отказу легко увидеть нарушение сочетаемости: у силы запаха нет предела, в отличие от пространства, которое легко заполняется чем-то до отказа.
Послать хандру к туману, бесу, ляду («Еще далеко мне до патриарха…», 1931) – к ляду, к черту
И Фауста бес, сухой и моложавый, / Вновь старику кидается в ребро («Сегодня можно снять декалькомани…», 1931) —(седина
Кто за честь природы фехтовальщик? («Ламарк», 1932) – биться/сражаться за чью-либо честь
Ты у нас хитрее лиса («Стихи о русской поэзии, 1», 1932) – хитрый лис
И прямо мне в душу проник («Татары, узбеки и ненцы…», 1933) – залезть в душу
Хоть ключ один – вода разноречива – / Полужестка, полусладка… 25 («Когда уснет земля и жар отпышет…», «<Из Петрарки>», 1933) – жесткая вода
Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей («Голубые глаза и горячая лобная кость…», 1934) – гнать взашей
И в глубине сторожевой ночи («Если б меня наши враги взяли…», 1937) – глубокая ночь
25
В данном случае цитата приводится по тексту, подготовленному И. Семенко: [Мандельштам 1990: 132]. См. также: [Мандельштам 1992: 123]. В других изданиях строка печатается по-другому: «Полужестока, полусладка…». Вариант Семенко нам представляется более правильным.
Чернорабочей вспыхнут земли очи («Если б меня наши враги взяли…», 1937) – вспыхнул взгляд, глаза загорелись
И глаза застилавший мрак («Средь народного шума и спеха…», 1937) – (мрак) застилает глаза
Эта слава другим не в пример («Стихи о неизвестном солдате», 1937) – не в пример другим.
Мы видим, что поэзия Мандельштама регулярно прибегает к идиоматике. Она часто реализуется в словарном значении, хотя иногда помещается в нестандартные контексты, что приводит к семантическому сдвигу в рамках поэтического высказывания (при этом семантика идиомы не меняется или меняется минимально). Во всех приведенных в разделе 1 примерах идиома / коллокация легко опознается читателем. Конечно, наш список «простых» примеров заведомо неполный и количество примеров может быть значительно умножено; нормативное употребление фразеологии и ее легкие модификации характерны для поэтической речи и Мандельштама специальным образом не выделяют. Однако в стихах Мандельштама выделяются более сложные случаи работы с идиоматикой, которые мы классифицировали и объединили в следующие классы. В них примеры будут комментироваться и разбираться подробнее.
2. СЕМАНТИЗАЦИЯ ЭЛЕМЕНТОВ ИДИОМЫ/КОЛЛОКАЦИИ В ВЫСКАЗЫВАНИИ
К этому классу можно отнести случаи, когда в высказывании проявляется одна идиома/коллокация; она сохраняет свое значение, но в то же время оказывается значимой и семантика составляющих ее слов. Таким образом, в высказывании возникает смысловая двойственность.
Схематическая запись: идиома АБ представлена в тексте одновременно как АБ/А+Б.
Эталонный пример:
«Душно – и все-таки до смерти хочется жить» («Колют ресницы. В груди прикипела слеза…», 1931) – идиома до смерти проявляется здесь и в идиоматическом – ‘очень’, и в буквальном смысле (в последнем случае создается оксюморонный эффект).
Случаев семантизации в корпусе стихов Мандельштама довольно много. Они могут быть заметны в рамках одного высказывания или лишь в контексте всего стихотворения, а могут играть ключевую роль или быть факультативными.
В корпусе стихов Мандельштама выделяются случаи семантизации элементов идиомы / коллокации на основе сочетаемости разных существительных с одним и тем же глаголом: совпадающая сочетаемость объединяет разные слова и притягивает друг к другу далекие понятия.