К себе возвращаюсь издалека...
Шрифт:
Решаем проехать туда по болоту, пасутся же на нем лошади. Самаркин едет некоторое время — и вдруг проваливается. Борька дергается, пытаясь высвободить ноги, бьется, уходит все глубже. Самаркин сползает с него, встает, тянет за уздечку, Борька вытягивает шею, дергается всем телом, дергается еще раз — и вдруг ложится на бок, тяжело дышит, глаз неподвижно и грустно глядит в небо: все…
Лошадей, пасущихся рядом, будто ветром сдуло на край болота. Все произошло в одно мгновенье, я, со своей замедленной реакцией, еще никак не осознаю: что же случилось, что делать? Потом бросаю повод: авось
— Смотрите, сами не провалитесь!..
Я беру узду: господи, еще не хватало, удила выскочили! Жеребец даже не приподнимает голову, только обреченно поводит на меня глазом. Я подхожу ближе, опасливо наступая на дерн: подается под ногой тоненькая корочка — вдавливаю, втискиваю Борьке удила в зубы, застегиваю, беру уздечку. Тянем — я за уздечку, Самаркин — хвост. И вдруг Борька, воспрянув духом, рвется, выбрасывает передние ноги на дерн, опирается — и, немного вырвавшись из трясины, снова сваливается на бок. Грязь, наверное, теплая: идет пар. Целебная небось грязь… Мы опять дружно и уже более уверенно тянем Борьку с двух концов, и — чудо! — вот он уже на ногах. Самаркин быстренько ведет его прочь с гиблого места, стоят на взгорочке, отряхиваются: принял Борька грязевую ванну…
Я благополучно ловлю Перца, веду его — и вдруг он тоже проваливается по самое седло, судорожно выбрасывает передние ноги, расставляет, умница: так надежней. Я тяну его со всей силы за уздечку: «Тихо, тихо, лапа, не бойся, все будет хорошо…» Слава богу, вот и мы на твердом, у меня даже ноги дрожат, никак в стремя не попаду.
— Этой весной у них тут жеребец утонул, — говорит Самаркин. — Медведь его в болото загнал, засосало по самые уши. Медведь содрал скальп — и ушел.
Хорошенькое дело…
10
Утром Самаркин зашел ко мне с какой-то запиской:
— Вы английский знаете?
— Без словаря сложный текст не переведу.
— Поглядите. Это я на берегу бутылку нашел, туда было засунуто.
— Бутылку?
— Поллитровую бутылку из-под водки японской, в ней была записка.
Вот это да! «Робинзон Крузо», «Дети капитана Гранта» — еще какие там ассоциации всплывают в памяти?.. Беру записку: напрочь незнакомый текст. Я даже бледнею от стыда. Потом соображаю: да это просто японские слова, записанные латинскими буквами, — три строчки синей пастой, крутым, плотным почерком. Перевертываю записку: видно, вот этой стороной она была свернута кверху, написано крупно, чтобы обратить внимание: «Look from Japan». Ниже — просьба вернуть записку по указанному токийскому адресу. В другом углу листка — стихи: «Somewhere lives my love. Somewhere on the sky or in the sea…»
Скорее всего, это какой-нибудь японский паренек, отчаявшись найти любимую рядом, решил поискать ее на море или на небе. Но может быть, это тайный шифр?.. Записку отправляют в отряд.
Вечером я еду с Анатолием Голубом в ночной дозор. На берегу еще серо, а в тайге уже почти темно, дорогу не видно, только изредка в просвете на пятне неба вырисовывается ствол автомата, четкий острый рисунок пограничной фуражки и широкие плечи Голуба. Развилок дороги — я тяну повод направо,
Крутой спуск, сыплются камни — и вот уже мы снова на берегу, по другую сторону горы. Летит из-под копыт песок, мелкие камни, глухо бухает раздавленная лампочка. Много тут всего выбрасывает прибой…
Ах, какое черное огромное просторное небо — когда я еще теперь увижу так много чистого, незадымленного, свежего неба… и пролив, освещенный светом звезд, не черный, а с сероватым ртутным сверканием, небольшая волна не рвет поверхность, перекатывается внутри, только складки собирает. Кажется, что шкура бесшерстного животного подергивается — огромного, бесформенного, серого…
Летят камни из-под копыт, пофыркивают, екают селезенкой кони. Впереди загораживает небо какой-то силуэт: скала? За ней другая — боже мой! Маленькая голова воткнулась в небо, задрана: звериная, птичья? И громадное цилиндрическое туловище. Но главное — голова: идиотическое и зловещее что-то. Вырвала, закрыла кусок звездного неба, а звезды текут вокруг, струятся, качаются. И море шумит, сбрасывает на берег свою ртутно-серую шкуру. С ума сойти…
— Это два брата, — говорит Голуб.
И тут «братья»!
— Они одинаковые были, как вон тот, первый. Потом у этого камни посваливались — и получилась голова.
Едем, а я все оглядываюсь назад. Стоят две скалы, как ворота куда-то, как две вехи, два памятника чему-то. Чему? И главное, вокруг них — гладко, точно каменные бабы в степи…
Толя Голуб развлекает меня всякими веселыми разговорами, вдруг резко тормозит Борьку. Перец тоже резко останавливается, я едва не вылетаю из седла. В прибое чернеет какое-то сооружение из досок. Толя пытается направить Борьку в море, чтобы осмотреть предмет поближе, но этот номер, конечно, не проходит: Борька пятится от волны и храпит. Тогда Голуб соскакивает, дает мне повод.
— Плот… — говорит он как бы побледневшим голосом.
Я сначала не понимаю, что за причина его тревоги, потом до меня доходит: плот, значит, возможен нарушитель?
Толя вытаскивает плот дальше на берег, оттягивает, чтобы не снесло в море. Долго ходит согнувшись по берегу, осматривает.
— Вроде нет следов.
Едем к обогревателю, сообщаем на заставу о находке. Самаркин долго расспрашивает, что и как, потом звонит на Маяк, узнать, не унесло ли у них плот. Приказывается нам следовать по заданному маршруту: на место происшествия будет выслан специальный наряд.
Мы встречаем наряд, когда едем обратно. Отозвавшись на пароль, ребята пробегают мимо сосредоточенные, серьезные, иные, чем днем или вечером, когда мы болтаем о пустяках на завалинке перед волейбольной площадкой. Наверное, ничего страшного, хотя плот в проливе — это ЧП, не то что в океане, где чего только не выбрасывает. Конечно, вряд ли это нарушитель, но может быть нарушитель, может быть и десант, все может быть…
Утром, еще затемно, мы снова едем на место происшествия: Самаркин, Сметанников и я. В тайге темно, когда спускаемся на берег, небо начинает сереть, поднимается ветер, натягивает облака. Два «брата» в серых рассветных сумерках — просто две скалы.