К себе возвращаюсь издалека...
Шрифт:
Эти финские скулы у подборовцев так и оставались для меня загадкой, пока я не прочла в одной книге [2] , что «…с другой стороны, в говорах словен и большей части кривичей появилось цоканье, образовавшееся в связи с межязыковым смешением славян и финских племен». Вот, значит, аж оттуда идет это: «Паноцка, ты ня пой, не то подумают, што ты дуроцка!..» и скулы, наверное, оттуда же…
— Цясовни не было у нас, — отвечает на очередной вопрос Веры Федоровны Андрей Филиппыч. — Самоловски наших дразнили: бесцасовенники да бесцасовенники; весла крястом поставя — помолитесь хоть на ето. С етого Ванюшку Шуриного обливанником кличу: чухонь крястила, ены обливаю, ня кунаю в купелю…
2
Должна
Тут инициативу перехватывает Тамара, к неудовольствию Веры Федоровны, которая считает, что Тамара, побывавшая во время войны в плену, поработавшая на хуторах у эстонцев, менее типична с точки зрения диалектологической. Но Тамара ввязывается в разговор по доброте душевной: она полагает, что отец ее неповоротлив мыслью и перезабыл все, а она вот помнит.
— Сучошна дорога вот там, — показывает она рукой куда-то вбок, в «божий угол». — Суки — место такое. Фамилье то было, кто раньше место захватил. Сякирой розодрали землю, ну, ето место им отошовши было. И пошло Суки да Суки с ныне до веку. (Вере Федоровне для вопросника нужно происхождение названий мест и прозвищ людей.) А там, — Тамара тычет жилистой загорелой рукой в противоположную сторону, — Красная гора. Розвеем еще то место называю, там действительно розвей, — металлически вдруг просверкивает в ее речи чужое городское слово «действительно». — Там пясок жолтый так розвева. С пяска навеявши, дак… Вот называем что «долина»: там такой мох, что без конца тянется. Если полтора-два гяктара, дак не назову долина… Подборовье? Ня знаю… Бор ня лес. В лясу мох такой — «бор», идешь, дак он скрыпи…
Мы переспрашиваем ее: все-таки что же такое «бор» — сосновый лес? И все, даже восьмилетняя Светка, Тамарина дочка (хоть Тамара и называется «девушкой» и замужем не была, дочка тем не менее у нее есть), хором растолковывают нам, что «бор» — это высокий сухой мох, на нем еще «квяточки» красноватые растут. Возможно, это название перешло с соснового бора на мох, он ведь в хвойном лесу обычно бывает?
— Пчолы брали мед с етого бору, — говорит Тамара, окончательно повергая нас в недоумение. — Мшага — маленькие мяста в лясу, где низинка, там ягоды ростут… Вторнул палку. Не скажу там воткни или что: вторни!..
Тамара, разгораясь, все больше проникается серьезностью разговора. Как видите, она прекрасно знает, что литературная норма — «воткни», сама проверяет у Светки уроки. Но коли уж нам для какой-то цели нужны отклонения, то вот вам, пожалуйста, глагол «вторни» — тоже, я думаю, старый: «вторгся» небось от этого корня? Старуха Короткова сидит на лежанке на печи, свесив босые опухшие ноги, и ворчит, что уж «тямно, писать вам ня винно», а хозяевам спать бы пора, завтра дочери опять спозаранку в лес отправляться. Тамара бесшабашно дергает плечом: «Нам ня к спеху!..»
— Табашна морда еще зову… — отвечает на следующий вопрос Веры Федоровны о прозвищах Андрей Филиппыч и смеется тихонько. — Ен, хто кури, спроси (надо полагать, попросит закурить) хошь у попа… Берясские ены нас называю, а мы их залесски. Беряжной, хто на берягу родилси. Жихарь? Скажу: сходи к етому жихарю. Если нядавно приехал, ня скажу…
На улице тоже, между прочим, человека не назовут жихарем, только в собственном доме, давно живущего в этих краях. Вот и еще одно емкое слово: «жихарь».
— Ены, когда маненькие цыпочкы, их «цыпа-цыпа» вопя, а так «пыль-пыль».
У Веры Федоровны есть вопрос, какими междометиями в данной местности подзывают кур, цыплят, гусей, уток, овец и прочую живность. Смешно?.. А оказывается, нет. Во-первых, засекается движение слов из местности в местность. Что такое «пыль-пыль»? Бессмыслица? По-сербски «пиля» — цыпленок, в южных наших диалектах «пиля-пиля» — самое распространенное междометие, которым подзывают цыплят. А потом мне рассказывали, что на этих вот смешных междометиях горят при допросе разведчики. «Откуда вы? Ах, оттуда?.. А как, простите, в вашей местности дети подзывают голубей? А овец?..» Только в деревнях Псковской области (как следует из псковского областного диалектологического словаря) овец подзывают девятью способами: «баря-баря», «баки-баки» «баша-баша», «бася-бася», «бяша-бяша», «баля-баля», «бараш-бараш», «басенька-барюшка» и «мань-мань». Кур и цыплят в Горьковской, Брянской, Архангельской, Новгородской и Курской областях подзывают соответственно:
4
Шура, когда не в лесу и не в поле, пропадает у своих — конечно, у нее нет стимула поддерживать чистоту: занавески не стираны, наверное, с прошлой осени, половики тоже давно не мыты. К престолу, может быть, уберется — это уж здесь вековая традиция — мыть все в избе к Михаилу Архангелу, надо полагать, и Шура ее не нарушит. А так — что ей? Живет одна, муж, как призвали на фронт, так домой не вернулся, хотя всю войну в тылу где-то возле Дмитрова проторчал из-за болезни глаз, там и новую семью завел. Сын после армии женился и живет в Петрозаводске, Шура к ним перебираться не хочет, хотя они бы, может, и не прочь: молодые оба работают — убраться, сготовить, за мальчиком присмотреть. Но Шура это понимает: «Ня буду я им в уборшшыцах ходиць». К тому же еще она не ладит с невесткой. И вот — бобылка. В изобке грязно, неуютно, нежило.
— Оннем куском не наелась, дак другим и вовся подавлюсь! — ответила Шура, когда мы спросили ее, почему она не вышла второй раз замуж.
Домишко у ней неказистый, один из самых плохоньких в богатом Подборовье, всей жилой площади метров пятнадцать. «Чистая изба» (каморка метров семи) отгорожена от остальной части дома фанерной, оклеенной обоями перегородкой. Там стоят две высокие пухлые кровати, висит в переднем углу икона с лампадкой, увеличенные портреты «папы» и «мамы» — так Шура называет родителей; стоит комод, накрытый вязаной салфеткой. На комоде неожиданно знакомые лекарства: валидол, валокордин, кордиамин. «От дачников остались, наверное», — решила я, когда мы с Екатериной Ивановной (журналистка, третий член нашей немногочисленной экспедиции), въехав в «чистую избу», разбирали вещи. Но ошиблась: Шура сама болеет сердцем, у ней бывают, особенно по зимам, сильные приступы. Свежий воздух, постоянный физический труд, здоровое питание — откуда бы стенокардии взяться? Потом я сообразила: озеро. Оказывается, ревматизм и связанные с ним сердечные заболевания тут у многих. Шура первый раз поехала в озеро лет двенадцати и с тех пор так и ездила наравне с мужиками; восемь лет только не ездит. Здесь у «чудских» издавна принято, что в озеро, как в поле, ходили всей семьей: мужики, ребятишки, бабы. Правда, сейчас женщин в рыбацких бригадах уже нет. Во-первых, труд тяжелый, во-вторых, заработки в рыбачьих бригадах самые высокие, что имеет значение, когда мужчина вытесняет из какой-то сферы производства женщину. Из подборовских женщин старше сорока лет нет такой, чтобы не походила с детства в озеро предостаточно и весной, и летом, и зимой, ну и ревматизм у многих. «Сапоги коротки были, дак мы тряпок поверх на ляжки намотаем, чтоб ня так…» — вспоминает старуха Короткова.
Мы с семьей Коротковых теперь в самых прекрасных отношениях. Нам всем нравится восьмилетняя Светка — синеглазая, светло-русые, в кольцах, волосы заплетены в косы, рот вишней, длинненькая, длинноногая, и вся светится, всегда веселая. Мы скормили ей привезенные конфеты, подарили красные и синие шариковые карандаши: главным образом, конечно, себе удовольствие доставляешь, одаривая такое вот улыбчивое, откровенно всему радующееся еще существо. Но Коротковы в долгу не пожелали остаться. Светка притащила нам большую миску сушеных снетков и штук пять яиц. Ну и еще — Андрей Филиппыч и старуха Короткова считают обязанностью заходить к нам, разговаривать.
Днем я обычно бываю дома одна. «Ходить по старикам» мы начинаем часов с пяти, так что до этого времени каждый занимается чем хочет. Студентки наши загорают на озере, Екатерина Ивановна гуляет, обдумывая будущие статьи, Вера Федоровна сидит дома, разносит материал по тетрадям (мы живем на разных квартирах), я тоже сижу дома, разбираю свои записи, отхожу от разговоров.
Андрею Филиппычу я бываю рада. Заходит он, как это принято в деревне, не стучась: раз дверь не на замке и не подперта палкой, значит, кто-нибудь дома. Долго шаркает валенками, поднимаясь по ступеням, проходит в избу, отодвигает занавеску, заглядывает ко мне.