К себе возвращаюсь издалека...
Шрифт:
Доехали до плота, осмотрели, после, чтобы никто не мог им воспользоваться, разломали. Сбит он из российского происхождения досок от ящиков и из бревен — вернее всего, пользовались им туристы или рыбаки на реке. На всякий случай еще раз осмотрели весь берег, потом проехали на Песчаное озеро. Но и вокруг него на бесконечно гладких песках нет никаких следов…
Красивое озеро, это Песчаное. Позади него дымится, подсвеченный розовыми солнечными лучами, вулкан Менделеева, вода в озере гладкая, синяя, лежит неподвижно в глубоко изрезанных берегах — точно нарисованная. Два небольших холма вдаются в озеро, на них елочки или пихты островерхие, редкие…
Но еще чудесней неподалеку от озера — небольшой омуток, берега заросли высокой травой, вода в омуте смутная, черная, серое
Ах, поля, овраги, речки светлые, рощи березовые в осеннем уборе, омута темные, — Россия моя милая, любовь моя…
Соскучилась. Домой хочу.
ПОДБОРОВЬЕ, САМОЛВА, ВОЛКОВО, ГОД 1969
1
Деревня Подборовье стоит над Чудским озером. Небольшая, дома то косо, то прямо прилепились к песчаным буграм, бессистемно в общем: тут дом с садом, там дом с садом, здесь три дома подряд, там десять домов подряд. Словно сжали когда-то деревеньку в горсти, как леденцы, — и дома остались, какой где прилип. При всем при том впечатление праздничности и уюта, наверное, оттого, что деревня как бы сама собой переходит в песчаные холмы, на которых растут низенькие, с длинными пышными иглами сосны, а те холмы — в сосновый чистый лес. В синюю воду озера глубоко вдаются песчаные косы, белопесчаный берег замусорен сухими коровьими лепешками, обломками жердей, к которым рыбаки крепят снетовые рисцы. (По-новому их зовут «гиганты», я бы местное название этого орудия лова перевела, как «вентири», «заколы», известные, как мне кажется, более широко.) Раньше, когда сватали девушку, говорили: «Настя, можно идти, он богатый, снетовые у них рисцы есть, овцы есть, коровы». Сначала главным аргументом — снетовые рисцы, а после уж овцы, коровы… В эти снетовые рисцы во время путины должен в больших количествах попадаться снеток — крохотная, очень популярная на Псковщине рыбка. Наша подборовская хозяйка Шура угощала нас картофельным супом с сушеными снетками, в меню псковских ресторанов есть даже «салат из снетков», «снетки с квасом». Я бы не сказала, что снеток вкусный или там невкусный, я бы не сказала, что у него вообще есть какой-то вкус. Видимо, к нему надо привыкнуть.
Внизу, возле рыбачьих сараев, бабы моют на мостках самотканые половики. Ткет такие половики на кустарном стану Мария Яковлевна Попова шестидесяти шести лет. Соткать «стену» — шесть метров — стоит два рубля, сырье — нарванные тонкими ленточками и покрашенные в разные цвета старые рубахи, платья, халаты. На основу идут «торговые» нитки. Получаются же изо всего этого пестрые яркие дорожки, ими, полоса к полосе, словно ковром, застилают тут в избах полы. Скоро престольный праздник в ближней церкви, в Кобыльем городище, деревенские хозяйки наводят чистоту: наверное, полдеревни собралось сейчас на «канале» — узкой протоке, ведущей от залива к пристани. Мочат, намыливают, колотят, полощут — и тут же, на жердях, развешивают эту наивную, всем доступную красоту.
Жерди высоченными белыми вигвамами наставлены вдоль пойменной низинки, здесь же сушатся вымытые чиненые снетовые рисцы, сети, прочая снасть: путина окончена, следующая начнется в августе. Впрочем, подборовская бригада в озеро еще ходит, ловит уклейку — мелкую рыбку, идущую на корм свиньям, вычерпывая, как водится, заодно и молодь «доброй» рыбы — сига, судака, леща и прочих. От уклейки, подсоленной и вялящейся на мосту перед заготовительным цехом, ползет тяжкий острый дух, привычно присутствующий подле каждого рыбачьего поселка.
Женщины, кто стоя на мостках, а большинство по колено в воде — так ловчее, — полощут, выжимают яркие дерюжки, громко переговариваются, обыденно употребляя матерные слова. Рвется, играет у них под руками солнце, сверкают белые, высоко оголенные ноги, сверкает белое дерево жердей, сверкают капли, стекающие
Женщины привычно-мерно наклоняются, широко идет спина следом за влекомой против воды тканью, резко выпрямляются, ловко перехватывают сгибы тугого жгута, напрягаясь, отжимают, утирают локтем брызги, попадающие на лицо. Вот уже и не ткут они себе «точиво» со льна: ткали совсем недавно, теперь покупают «торговые» полотенца, простыни, наволочки; горит в избах электричество, а не лучина, не керосиновая лампа, появляются и стиральные машины — очень хорошо, я, конечно, не за искусственное торможение того, что должно прийти.
Но баба, полощущая с мостков белье, ивовая корзина с мокрым бельем, стоящая возле, — обыденная деталь многих жанровых картин не такого давнего времени; я хочу это сберечь в глазах, запомнить. Уходит эпоха тишины.
2
Название «канал», вероятно, привезли сюда ленинградские дачники — их много, почти в каждом доме, в августе, когда пойдут грибы, клюква и рыба, будет еще больше. Из Ленинграда надо добраться до Самолвы, а из Самолвы до Подборовья — моторкой полчаса. Сейчас все близко, даже Камчатка: двенадцать часов самолетом.
Я здесь с диалектологами. Руководитель нашей экспедиции Вера Федоровна Коннова, основываясь на сравнительно недавних материалах предыдущей экспедиции, рассчитывала, что речь местных жителей пребывает все в той же относительной чистоте. Увы! Дачник и турист за последние пять-шесть лет проник всюду, глухомани как таковой теперь нигде нет, сказывается это и на том, что носят, и на том, как говорят. Подборовские коротко остриженные девицы (косу нынче скорее в городе увидишь, чем в деревне) моднее моды: платья у них еле прикрывают бедра. Старики, к которым мы ходим записывать «слова», удивляются и умиляются тому, как скромно одеты наши студентки Аня и Лена.
При всем при том, однако, старшее поколенье подборовцев диалект сохранило: первое время я с трудом понимаю скороговорку Шуры, тем более что она дело не в дело вставляет везде непривычное словечко «эта-ю». «Ена все бабничала раньше ребятишек. Акушерка эта-ю… Только ена вошодши, у меня Ванька — пек вон!..», «Ня будете вы больше взяты с нам вместе, эта-ю… Господи, да мы локтем перякрестимся!..»
По определению той же Веры Федоровны, говор здесь — так называемый средневеликорусский, окающий, с развивающимся аканьем и яканьем. «Г» взрывное, есть цоканье и одновременно «ч» твердое, как реакция на неправильное употребление «ц». Кроме того, утрачены окончания у глаголов в третьем лице единственного и множественного числа, типа «он жде», «они еду».
Теперь у каждого свое «хобби»: кто коллекционирует замки, кто иконы, кто фарфор, кто спичечные коробки. Я недавно обнаружила, что и я не хуже людей: сколько себя помню, коллекционирую «слова». Еще девчонкой начала записывать, как разговаривают моя бабка и тетки по матери (владимирские) или моя сибирская тетка, сестра отца, потом, когда стала ездить в Сибирь на стройки, записывала, как там говорят. «Дождик обутрел» (разошелся к утру), «Так маненько сорит еще, а быдто весь…» (опять о дожде), «Вот он коли надулси! Дулси-дулси весь день, пыхтел-пыхтел дожжик…», «Штанов-ти не носили бабы, похвошешься эдак-то вот сарафаном от мошки и опеть жнешь» (не жнёшь, а именно жнешь!), «Старик у меня побывалый: в Братским был, в Иркутским был, я нигде-то не была, чашша у нас тут непремозимая!..», «Сыт — не сыт, а бодер. Едим не гля сытости, а гля бодрости», «Жалко тебе, что ли?» — «Не жалко, да убыват!», «Я роботы не боюсь, хошь цельный день возле нее пролежу!» Про замужество: «Беруть, надо идтить — это дело сезонное!» Много всего такого назаписывала для собственного удовольствия. Ну, а теперь вот слушаю и записываю, как подборовские говорят про тот же дождь: «Э, робята, к вечеру дожж поляти». — «Астроном какой нашелси». — «А свиння мерлог (берлогу) хоче делать». — «Гляди, и правда вздымается туча, к вечеру дожж поляти». — «Было стольки дожжа, а ена слилася вся туда, к залесским, туча. Образник и говоря: «У них свиння погоду указывае…»