Кабахи
Шрифт:
— Что делать — если нет двуколки, приходится шлепать вот так по грязи, не боясь запачкать ноги.
— Мы, видимо, поняли друг друга. Как вы думаете — много времени и много народу понадобится для осушения этой трясины?
— Если б ее можно было осушить! Какой здесь получится чудесный стадион!
— Не кривите душой! Это совсем не в вашем характере. Вы сейчас разговариваете не со своими подростками, а я вас не выдам. Если бы сразу же начать работу — можно с ней управиться за два месяца, и к зиме от болота не останется и следа. Нынче же осенью надо будет
— Почему именно арбузы?
— На первое время это самое лучшее. Труд окупится во сто крат. А земля под арбузы удобна: давно не возделывалась, и влаги вдосталь.
— Дело нелегкое… А у меня нет опыта. Как вы думаете — с чего бы следовало начать?
— Этому болоту не много лет. Ваш дед помнит еще, как тут сеяли пшеницу. Возникло оно из-за небрежности, по недосмотру. Ручеек, что протекал здесь, разлился и затопил обширный участок пахотной земли. Говорят, он питается подземными водами. Возможно, вы и сами помните, как тут было в ваши детские годы?
— Да, говорят… Но я не помню. Впрочем, такого большого болота здесь никогда не было.
Девушка отломила ветку от ольхи и стала ею обмахиваться.
— Я не замечала здесь родников. Но, должно быть, они есть — иначе трудно объяснить заболачивание такой большой площади. Дождей и половодья в Алазани для этого недостаточно.
— Да, явно недостаточно… Сегодня я долго ходил вокруг этого болота. Трудно к нему подступиться! С какого бы места начать дренаж?
— Я тоже об этом немало думала. По-моему, самое лучшее — подойти со стороны небольшой возвышенности, что тянется вдоль речного русла, начиная от большого осокоря. Там и надо прорыть главный дренажный канал. А потом понемногу подвигать его к середине болота: когда вода получит сток, она уйдет в реку, и почва постепенно просохнет.
— Лучшего и я ничего не смог придумать… Постойте — я слышу шаги!
— Верно, Гига вернулся.
Из заросли ив вышел человек.
Шавлего узнал полыцика и окликнул его:
— Не нашел, дядя Гига?
— Нет. А ты кто такой?
— Свой. Не хватайся за ружье.
— Какой такой свой? Что ты здесь делаешь?
— Да внук Годердзи. Тебя дожидаюсь.
Полыцик подошел ближе.
— Ах, это ты, Шавлего? Так бы и сказал. — И он снова вскинул ружье на плечо.
— Как же мне быть, дядя Гига? — сказала Русудан огорченно. — Выходит, что и я здесь застряла, и моя двуколка.
— Поздно спохватилась! Зачем лошадь отпустила? Вот видишь, — я по пояс в грязи. Все вокруг обошел, оба берега обшарил. Нигде и следа твоей лошади не видно. Может, кто-нибудь ее поймал, чтобы запрячь? Отвезет, что ему нужно, домой и завтра выпустит.
— Хоть бы я сбрую с нее сняла!
— Да, сбруи можешь недосчитаться.
— Думаешь, украдут?
— Могут и украсть.
Гига подошел к двуколке и стал снимать оставшиеся на ней спинной ремень и вожжи.
— Ступай сейчас с этим молодцом,
— А если не найдешь?
— Не найду — так и я чужую лошадь поймаю. Не бойся, тот, кто на твою двуколку позарится, сведет знакомство с этим вот ружьем.
Девушка медленным шагом направилась к потоку.
Шавлего взялся за оглобли и помог полевому сторожу спрятать двуколку в кустах. Убедившись, что она надежно укрыта, Гига окликнул Шавлего:
— Эй, ты, слушай… Веди себя смирно по дороге. Я твоего деда очень уважаю, но если… Если там чего-нибудь, — и шепот перешел в крик: — Вы все у меня поплачете!
С трудом удержавшись от смеха, Шавлего безропотно выслушал строгое наставление.
Польщик исчез среди деревьев.
Девушка сняла шляпу, поправила волосы и остановилась в молчании.
С неба изливались на землю слабый лиловатый свет и, как бы такого же сумеречного цвета, беспредельная, глубочайшая тишина. Шатер ивовой рощи застыл в неподвижности, он казался отлитым из гипса. Свинцовая тень лежала под ним; полоса бурого ила тянулась оттуда до серой гальки речного русла. А дальше, среди булыжных берегов колыхалось иссиня-черное тело Алазани.
— Пойдем?
Девушка отозвалась не сразу. Повернув голову, она долгим взглядом посмотрела на Шавлего, потом наклонилась, ощупала комариный укус на голой ноге.
— Пойдем, — сказала она наконец и сняла туфли. — Через поток я переберусь сама, вы только поддерживайте меня под руку.
Вода в Алазани была прозрачна. Смутно просвечивали сквозь ее толщу колеблющиеся очертания камней на дне. Шелковистым блеском отливала поверхность потока, — казалось, тяжелый атласный занавес разостлан на камнях русла.
Вода тихо журчала у ног Шавлего и Русудан, однако с каждым шагом все сильнее становился ее напор и все громче бормотали серебристые струи, бившиеся об их колени.
В самой стремнине течение было довольно сильным. Девушка поскользнулась на гладких камнях. Шавлего одной рукой поддержал ее, а другой попытался схватить шляпу, упавшую в воду.
Это, однако, ему не удалось.
Шляпа, колыхаясь, плыла по волнам, похожая на огромный цветок подсолнуха.
Шавлего проводил ее огорченным взглядом и посмотрел на девушку.
Та улыбнулась:
— Пустяки. Пойдем дальше.
Они выбрались на берег и долго шли, не говоря ни слова.
Когда болото осталось наконец позади, девушка нарушила молчание:
— Вчера собирался дождь, да и сегодня с утра моросило… А вода в Алазани как хрусталь.
— Должно быть, в Панкисском ущелье, у ее верховья, дождя не было. Зато наша Берхева сегодня немножко помутнела.
— Вчера Реваз в первый раз вывез в поле сеялку. Я было намекнула ему, что пока еще рановато. Интересно, успел ли он посеять у большого вяза?