Кабахи

Мрелашвили Ладо

Шавлего усмехнулся:

— Я интересуюсь фольклором. Раза два ездил летом в экспедиции. Материала накопилось немало.

— И вы думаете на материале двух экспедиций защитить диссертацию?

— Почему же двух — до диссертации далеко. Понадобится еще не одна экспедиция. И ломать голову придется достаточно.

— И все это для чего?

— То есть как это для чего?

— А вот так. Зачем вам все это?

— Странный вопрос! Разве человек не отличается от животного тем, что — он мыслит и творит?

— Но

зачем вам, именно вам, нужно все это?

Шавлего окинул спутницу удивленным взглядом.

— Мне кажется, я понял смысл вашего вопроса.

— Рада, что поняли. Познай самого себя — так, кажется, сказано?

Было уже поздно, когда они добрались до деревни.

Они прошли вместе через все село, чувствуя на себе любопытные взгляды редких встречных.

Наконец они остановились перед калиткой Русудан.

— У вас гости. Видите — в доме свет.

— Это Максим. Он вчера приехал с гор.

Шавлего задумчиво смотрел на ярко освещенные окна дома.

Русудан стояла рядом и молча трепала кончик своей плетки.

Дорога и двор были безмолвны.

Никто не шел в лес и не возвращался из лесу.

Царила тишина — необъятная, всеобъемлющая тишина.

Шавлего оторвал взгляд от окон и долго грустно смотрел на девушку.

— До свидания, Русудан. Спокойной ночи и приятных снов.

— До свидания.

— Простите меня за то, что я потерял вашу шляпу и навязал вам свое общество.

Русудан ничего не ответила.

— Как только попаду в Телави, отыщу в магазине такую же и привезу вам.

Девушка подняла взгляд на Шавлего и улыбнулась загадочной улыбкой.

— Чему вы улыбаетесь?

Русудан не ответила.

— Скажите, чему вы улыбнулись?

— Так просто.

— Скажите, Русудан.

— Не скажу.

— А если я очень попрошу?

— Все равно не скажу.

— Никогда не скажете?

Девушка ответила не сразу:

— Когда-нибудь, возможно, скажу.

— А все же, когда?

— Не знаю.

— Ну ладно… Так до свидания, Русудан.

Улыбка постепенно погасла на лице девушки. Она спросила тихо:

— Сердитесь?

— Нет, за что же сердиться?.. Спокойной ночи.

Девушка смотрела вслед смутной богатырской фигуре, удалявшейся от нее по дороге, и рассеянно водила по ладони левой руки кончиком сложенной плетки. Пальцы у нее слегка дрожали. Потом она сдвинула брови, крепко зажмурилась, снова открыла глаза и позвала слегка измененным голосом:

— Шавлего!

Он остановился, обернулся на зов:

— Да, Русудан!

— Скажите, Шавлего, вам не приходилось в детстве пасти телят… в горах?

— Приходилось.

— У вашего дяди?

— Да, у дяди.

Девушка вошла во двор и заперла за собой калитку…

Когда Шавлего подходил к

своему дому, навстречу ему выбежал ожидавший в воротах маленький племянник.

— Дядя Шавлего! Дядя Шавлего! — сдавленным голосом повторял мальчик и тянул его за руку назад. — Не ходи домой. Там милиционеры. Они пришли тебя забрать. Двоих уже забрали. Мне велели никуда не уходить из дому. Но я открыл окошко и выпрыгнул в сад. Не ходи туда. Они сидят на балконе и тебя дожидаются. Дедушка приехал с гор. Только что приехал, вечером. Как он рассердился! Ух как рассердился дедушка! Забрали… Двоих уже забрали… Не ходи, милиционеры сидят на балконе, ждут…

— Милиция? Меня дожидается? — Шавлего остановился. — Что, что? Кого забрали? — Сорвавшись с места, он бросился бегом к дому.

Около лестницы чья-то железная рука схватила его.

Шавлего обернулся в гневе.

— Постой, мальчик! Беда с нынешней молодежью: чуть что, кровь вам в голову бросается!

— Ты, дедушка? А Тамаз, дурачок, сказал, что тебя забрали!

— Тише, малыш! Не такое это простое дело — взять Годердзи! Постой, говорю! С ума сошел? Кости мне переломаешь — набросился, как медведь!

Внук, опомнившись, бережно поддел рукой снизу белую бороду деда, с нежностью поцеловал ее и еще раз прижал старика к своей широкой груди.

— Дедушка! Милый дедушка! Где он, этот глупыш? Иди сюда, Тамаз! Что ты там плел, будто дедушку забрали?

По лестнице, держась за перила, спешила навстречу Шавлего мать. Длинное черное платье путалось у нее в ногах. Она прижимала к лицу кончик головного платка.

На балконе показалась Нино.

— Шавлего, дорогой, прошу тебя, не вступай в спор с милицейскими и не сопротивляйся им!

— Не надо волноваться, мама, это, наверно, недоразумение.

Мать, тихо плача, прижималась к сыну.

— Что это за напасть, что ты сделал такого, сынок, чтобы тебя в тюрьму… Ох, горе твоей матери!..

Шавлего увидел, как сверху, прижимаясь к лестничным перилам, скользнула какая-то неясная фигура.

Другая фигура появилась на балконе над лестницей, прогудела густым басом:

— Перестаньте — что вы расхныкались? В милиции не людоеды сидят! Ну-ка, молодой человек, ступай вперед, — и стала спускаться следом за первой по ступенькам.

— Так это вы собираетесь меня арестовать? А, собственно, за что?

— Нам неизвестно. Служба! Приказано — мы и должны тебя доставить.

— Дедушка, что там болтал Тамаз? Кого арестовали? — Шавлего повернулся к милиционерам. — Стойте там, где стоите!.. Говори же, дедушка, кто арестован?

— Шакрия, внук Хатилеции, и Реваз Енукашвили. Они украли семенное зерно, вывезенное в поле для посева. Рыжий Тедо Нартиашвилн видел вчера вечером, как они его привезли.

Шавлего оторопел: