Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
Не пропустил без внимания Иван и челн [140] , наполовину вытянутый на берег, на носу которого, спустив босые ноги в воду, сидела молодая девушка в синем сарафане, с любопытством уставившись на проходящее мимо нее судно. Расстояние до челна было довольно близким, поэтому Иван довольно хорошо разглядел девушку, отметив ее красивое лицо и раскинувшиеся на легкокрылом ветру пышные, змеящиеся, темно-русые волосы, перехваченные на лбу узким очельем.
— Эгей, девка, греби к нам! Приласкаем и самоцветом одарим! — крикнул Зуб.
140
ЧЕЛНОК,
— Благодарствую, родненький! Больно ты прыткий! — озорно отозвалась девушка и, спрыгнув с челна, подалась к избам.
— Экая ладушка, — крякнул Кувай.
Иван проводил девушку задумчивым взглядом.
К Варнавину прибились на другой день. Всех поразил небывалой высоты берег, коего, кроме Деда, никогда в жизни не видел.
— Это и есть Красная гора. Когда-то здесь было глухое место, кое облюбовал себе преподобный Варнава.
— Слышь, Земеля, тут нам с ружьями, саблями и сумами и вовсе не подняться.
— Вестимо, — усмехнулся Дед. — С вашими сумами на гору не забраться. Поменьше надо было на грабежи ходить. Да бросьте их к дьяволу!
— С ума спятил, дед! Чего зря фуфло гонишь? — окрысился Зуб, у коего в объемистой суме находились не только сто рублевиков, но и золотая посуда. Однажды он пытался запихать в суму даже пузастый серебряный самовар с царскими вензелями, над которым долго потешалась братва.
Васька долго сокрушался: и самовар выбросить жалко и в куль не лезет. Потом все-таки по совету Кувая, решил передать самовар для «обчественности», и с того дня братва стала чаи гонять.
Шутка шуткой, но подняться на Красную гору было довольно сложно. Кормчий разводил руками.
— Никогда здесь не был, ребятушки.
— Давай вперед, Митрич, на полверсты. Там берег будет положе.
Бурлаки вновь взялись за весла. Они давно уже превратились в повольников атамана, и когда судно захватывало какую-нибудь расшиву, принимали в захвате деятельное участие, превращаясь в разбойников. Когда же ветер не дул в паруса, то вновь садились за весла, а то и нередко тянули судно бечевой.
Они же, случалось, становились грузчиками и крючниками. Особенными были эти бурлаки, все больше и больше превращаясь в лихих людей. Никто из них не роптал, не высказывал недовольства атаману, ибо понимали, что такой щедрой деньги они больше нигде не заработают.
Лишь один Земеля не принимал участия в грабежах, чем удивлял не только атамана, но и остальных повольников. Одно твердил:
— Я нанимался бурлаком, а не разбойником. Не хочу греха на душу брать.
Ватага вначале над «святошей» посмеивалась, а затем отступилась, махнула на него рукой
Пока струг потихоньку передвигался вдоль горы, Каин толковал с Земелей.
— Какая власть на селе, Дед?
— Селом управляет сход, кой избирает себе старосту, а тот уже подчинен уездному начальству, что находится в городе Ветлуге.
— Чем староста занимается?
— Дел
— А коль преступление случится?
— То дело редкое, почти в Варнавине неслыханное.
— Удивил, Дед. Село, толковал большое, чуть ли не в город скоро превратиться, а преступников, почитай, нет.
— А потому нет, что тут жительствует народ необычный. Здесь, даже двери никогда не запирают.
— И по ночам?
— И по ночам, как тебе это, атаман, не диковинно. А все потому, что в Варнавине живет немало староверов, кои запоров не ведают. Да и остальной народ никогда здесь не воровал. А коль кто-то надолго уезжает, замок на дверь повесит, а ключ под рогожку сунет, что у дверей.
— И все же преступления случаются?
— Это у тех, кто без царя в голове живет. В престольный праздник так некоторые назюзюкаются, что дурь наружу выпирает. За колья хватаются, ну и шибанут кого-нибудь до смерти. Вот тут и приходится старосте проводить дознание, задерживать виновных и охранять следы преступления до прибытия местной полиции или судебного чина из уезда. В обычные же дни особо не запьешь, а кто задурит, староста тех наказывает — либо назначает на общественные работы до двух дней или подвергает денежному, в пользу мирских сумм, взысканию до одного рубля, а иногда и в кутузку на два дня посадит. Строго здесь, в гульбу не ударишься. Почему и село тихое и улежное.
— Надо братву еще раз предупредить…
Предупредил, а затем, когда струг пристал к берегу, Иван собрал бурлаков.
— Вот что, братцы, хочу я вам сказать. Всей ватаге нам на селе делать нечего. Мы-то торговыми людьми прикинемся, и просидим здесь, пожалуй, до зимы. А ваше дело иное, корпеть вам в Варнавине несподручно, а посему передаю вам судно. Хозяином вашим назначаю кормчего Митрича, а его помощником Деда-Земелю. Кормчий, кроме заработанной мошны, получит от меня достаточную сумму денег на прокорм всей артели. Так что, бедствовать не будете. Мне более струг не нужен. Вы же покумекайте меж собой и плывите туда, как столкуетесь. Думаю, кормчий и Дед плохого вам не посоветуют, люди бывалые, да и вы тертые калачи. Может, займитесь торговлишкой, может, иным делом, но в разбой, коль на Волгу подадитесь, сейчас не ходите. Любо ли так будет, братцы?
Кормчий Митрич в пояс поклонился.
— Любо, атаман.
— А ты, Дед, что скажешь?
— И мне по душе твои слова. В разбой, как я думаю, мы больше не сунемся. Уж лучше бечеву тянуть, чем головорезами слыть, и тебе, Иван, больше не советую тяжкие грехи свершать. Сходил бы к батюшке на исповедь да покаялся, и обретет твоя душа покой. А там как знать, Бог милостив.
— А может мне, Дед, в монахи податься да епитимью на себя наложить?
— Усмешка в твоих глазах, но запомни, Иван, истина в тебе когда-нибудь откроется, и страшно тебе станет.