Каирская трилогия
Шрифт:
Ахмад, кивнув подбородком в сторону своей джуббы, сказал:
— Сегодня ко мне заходил шейх Мутавалли Абдуссамад с амулетами для детей Хадиджы и Аиши, прочитал за меня молитву и сказал: «Иншалла, я сделаю амулеты и для твоих правнуков».
Затем он с улыбкой тряхнул головой:
— Для Аллаха нет ничего трудного. И сам шейх Мутавалли словно из железа, несмотря на свои восемьдесят!..
— Да наградит вас Господь наш здоровьем и силой!
Он задумался на некоторое время, что-то подсчитывая на пальцах, затем произнёс:
— Если бы мой отец прожил подольше — да смилуется над ним Аллах, — он был бы не намного старше шейха…
— Да смилуется Аллах над ушедшими в мир иной…
Установилась
— Зейнаб засватана!
Глаза Амины расширились от удивления. Подняв голову, она спросила:
— Правда?!..
— Да. Мне сообщил это сегодня вечером Мухаммад Иффат!..
— Кем засватана?
— Это чиновник по имени Мухаммад Хасан, заведующий архивным отделом в Министерстве образования.
Она мрачно спросила:
— Кажется, он уже не молод?
— Напротив, ему четвёртый десяток, тридцать пять… тридцать шесть… самое большее — сорок лет!
Затем издевательским тоном он сказал:
— Она испытала судьбу с молодыми и потерпела неудачу: я имею в виду бесхребетных юнцов, так пусть теперь испытает её и с более мудрыми и зрелыми мужчинами!
Амина с сожалением произнесла:
— Ясин был у неё первым. Хотя бы ради их ребёнка…
Таково было и мнение Ахмада: он давно уже защищал сына перед Мухаммадом Иффатом, хотя и не объявлял, что договорился с ним, чтобы скрыть свой промах. Он злобно произнёс:
— Ясин больше не пользуется у него доверием, и по правде говоря, он и не достоин доверия. Поэтому я не настаиваю. Я не соглашусь эксплуатировать нашу дружбу с Мухаммадом Иффатом ради того, от чего всё равно нет никакой пользы…
Амина с некоторой жалостью сказала:
— Ошибку молодости можно простить!
Ахмаду было не трудно признать, что он частично допустил промах в своих усилиях, и он сказал:
— Я не ограничиваю право Ясина, но и соглашаюсь с ним без особого энтузиазма. Мухаммад Иффат сказал мне: «Первая причина моего оправдания это опасение подвергнуть нашу дружбу расколу». Он также мне сказал вот что: «Я не могу отвергнуть твою просьбу, но наша дружба для меня дороже, чем твоя просьба…», и я больше не заводил об этом речь…
Мухаммад Иффат и впрямь это говорил, но не признался только ради того, чтобы защититься от настойчивости Ахмада. На самом деле Ахмад очень хотел вновь соединить порванные узы родства с Мухаммадом Иффатом как лично для себя, так и ради высокого положения его семьи в обществе. Он совсем не жаждал найти Ясину жену лучше, чем была Зейнаб, однако ему оставалось лишь смириться с собственным поражением, особенно после того, как его друг откровенно рассказал ему, что ему известно о личной жизни Ясина: «Не говори мне, что мы сами не отличаемся от Ясина. По правде говоря, мы в некотором роде иные, для Зейнаб я хочу лучшего выбора, чем в своё время для её матери!»
Амина спросила:
— А Ясин об этом знает?
— Завтра-послезавтра он узнает. Ты думаешь, он придаст этому значение?.. Он в самую последнюю очередь ценит вопросы чести в браке…
Амина с сожалением покачала головой, а потом спросила:
— А Ридван?
Ахмад нахмурился и ответил:
— Он останется со своим дедом или будет жить с матерью, если не сможет с ней расстаться. Да затруднит Аллах жизнь тех, кто затруднил её этому мальчику..!
— О Боже, бедняжка. Мать — с одной стороны, отец — с другой. Выдержит ли Зейнаб расставание с ним..?
Подчёркнуто презрительным тоном Ахмад сказал:
— Необходимость требует своего. — Затем спросил. — Когда он станет настолько взрослым, чтобы жить с отцом?.. Ты не помнишь?
Амина ненадолго задумалась и сказала:
— Он немного моложе Наимы, дочери Аиши, и немного постарше Абдуль Мунима,
Ахмад, зевнув, сказал:
— Со временем увидим. — Затем продолжил. — Он уже был женат, я имею в виду её нового мужа!
— А у него есть дети?
— Нет, его первая жена не рожала…
— Может быть, это и подбило Мухаммада Иффата…
Ахмад с недовольством отметил:
— Не забывай о его положении…
Амина возразила:
— Если бы всё дело было только в положении, то никто бы не сравнился с вашим сыном, по крайней мере, ради вас…
Он почувствовал негодование, так что даже про себя проклял Мухаммада Иффата, — несмотря на всю симпатию к нему, — однако, вновь подчеркнул момент, который придавал ему утешение:
— Не забывай, что если бы он не стремился сделать нашу дружбу неприступной крепостью, то без колебаний удовлетворил бы мою просьбу…
Амина высказала то же самое чувство:
— На конечно, конечно, господин мой. Это же дружба на всю жизнь, а не забава какая-то.
На него вновь напала зевота, и он процедил:
— Возьми-ка лампу да унеси её…
Амина встала, чтобы выполнить его приказание, а он ненадолго прикрыл глаза, затем поднялся, словно преодолевая лень, пошёл к кровати и улёгся на неё… Вот сейчас он чувствовал себя великолепно!! Какое же удовольствие поспать после такой усталости!! Да уж. В голове его стремительно пульсировала кровь, хотя иногда у него бывали и головные боли, но хвала Аллаху за всё!.. Полная ясность в голове было делом давно минувшего прошлого. «Мы хватаемся чего-то упущённого, только когда уходим в себя, но это не возвращается к нам, и виднеется нам из прошлого в виде бледного воспоминания, вроде того слабого света, что идёт из полукруглого окошка над дверью. Так поблагодарим же Господа за всё!! И насладимся жизнью, которой другие завидуют!! Самая большая польза для него будет в том, чтобы решить — принять или нет приглашение друзей, или же оставить проблемы завтрашнего дня на потом, за исключением Ясина… Это проблема и вчерашнего дня, и сегодняшнего, и завтрашнего. Тот, кому уже двадцать восемь, уже не ребёнок, и найти ему новую жену не составит труда, однако… Аллах не меняет положения людей, пока они не изменят самих себя. Вот только когда руководство Аллаха засияет и наполнит всю землю, так что свет его ослепит глаза? Тогда он закричит изо всех сил: „Хвалите Господа!“ Но что сказал Мухаммад Иффат? Что Ясин исходил вдоль и поперёк весь квартал развлечений в Узбакийе…» Узбакийа была вдоволь исхоженным им самим весёлым кварталом. Эта тоска многократно тянула его вернуться в питейные заведения того квартала, чтобы оживить свои воспоминания. За тем и нужно поблагодарить Господа, что он узнал тайну Ясина прежде, чем отправиться в путь. Иначе посмеялся бы шайтан-насмешник над ним от всего сердца. Они дали путь своим детям, а те выросли. «Сначала австралийцы отстранили тебя оттуда, и в конце концов, теперь помехой тебе стал твой сын…»
2
Из пекарни доносились звуки замешиваемого теста, которые вкупе с кукареканьем петуха нарушали тишину на рассвете. Умм Ханафи усердно месила тесто, налегая на него всем своим дородным телом. Её круглое лицо блестело в свете лампы, висевшей на потолке пекарни. Годы не затронули ни её волосы, ни тучного тела, но к её чертам была подмешана какая-то угрюмость, да огрубелость. Справа от неё за кухонным стулом сидела Амина и сыпала отруби на доску для резки хлеба, готовясь положить на неё лепёшки. Работа шла в тишине, пока Умм Ханафи не закончила месить тесто. Она вытащила руки из миски и вытерла взмокший от пота лоб сгибом локтя, затем махнула кулаком, покрытым мукой, который выглядел точь-в-точь как белая боксёрская перчатка, и сказала: