Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

— Какая ещё грусть?! Ты не грустил по своему брату! Грусть чужих людей и то была больше, чем твоя!

— Мама!..

Камаль попытался вмешаться, но она заставила его молчать движением руки, и крикнула:

— Не зови меня мамой. Я была тебе настоящей матерью, но ты не был моим сыном и не был братом моему сыну!..

Он не мог больше терпеть пребывание в доме; поднялся с угрюмым и печальным видом и покинул гостиную, уйдя в свою комнату. Камаль тут же присоединился к нему, и без всякой грусти и уныния сказал:

— Разве я не предупреждал тебя?..

Нахмурившись, Ясин сказал:

— После этого я ни на минуту не останусь в этом доме…!

Камаль с тревогой сказал:

— Ты должен её простить. Ты ведь знаешь, мама уже не та,

что прежде. Отец и тот иногда закрывает глаза на некоторые её упущения. Это всего лишь гнев, который быстро уляжется. Не принимай близко к сердцу её слова. Я прошу у тебя только этого…

Вздохнув, Ясин сказал:

— Я не виню её, Камаль, и не разменяю все эти прекрасные годы на один час злости. Её можно простить, как ты и сказал, но как я смогу показываться перед ней по утрам и вечерам, если она так думает обо мне?

Спустя мгновение, полное мрачного молчания, он произнёс:

— Не думай, что Мариам заставила кровоточить сердце нашего покойного брата. Он сам однажды просил разрешения к ней посвататься, и отец отказал ему. Фахми стал игнорировать это дело, пока окончательно не забыл всё. Так в чём же здесь грех этой девушки? И в чём мой грех, если я хочу на ней жениться спустя шесть лет после тех событий?!

Камаль обнадёживающе сказал:

— Ты не сказал ничего такого, в чём не было бы правды. И мама в том скоро убедится, а я надеюсь, что твои слова о том, что ты не останешься в этом доме, были всего лишь оговоркой…

Печально покачав головой, Ясин промолвил:

— Я первый, кто огорчён моим уходом из этого дома. Но я покину его рано или поздно, раз переезд сюда Мариам невозможен. И не смотри на мой уход под каким-то другим углом. Я перееду в свой дом, в Каср аш-Шаук [67] . К счастью, квартира моей матери всё ещё свободна. Я зайду к отцу в лавку и объясню ему причину своего ухода, пропустив всё то, что может расстроить его. Я не злюсь. Этот дом я покину с превеликим сожалением от того, что расстаюсь с его обитателями, и в первую очередь с мамой. Но ты не горюй: вода вернётся в своё русло очень скоро. В этой семье нет ни одного злого сердца, а сердце твоей матери самое чистое из всех…

67

Каср аш-Шаук (досл. «Дом страстей» по-арабски). Название этого квартала послужило автору в качестве названия данного романа, второго в его «Каирской трилогии».

С этими словами он подошёл к гардеробу и раскрыл его, рассматривая свою одежду и прочие вещи. Немного поколебался, прежде чем осуществить своё решение, обернулся к Камалю и сказал:

— Я женюсь на этой девушке, как решено судьбой, но — знает Аллах — я всецело убеждён, что я не предавал памяти Фахми, и ты, Камаль, лучше всех знаешь, как я его любил. Да и как не любить? Если уж кто-то и пострадает от этой женитьбы, то это буду я…!

11

Девочка-служанка провела Ясина в гостиную и удалилась. Он находился в доме покойного Мухаммада Ридвана впервые в жизни. Комната здесь была такой же, как и в доме его отца — просторная, с высоким потолком, машрабийей, выходящей на улицу Байн аль-Касрайн, и двумя окнами, открывающимися на сторону бокового переулка, куда также выходила главная дверь дома. Пол был застелен небольшим ковриком, вдоль стен выстроились диваны и кресла. На двери и окнах висели шторы из серого бархата, выцветшего со временем, а на стене, у противоположной двери в чёрной рамке была надпись «Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного». На правой стене посередине — над самым большим диваном — портрет покойного Мухаммада Ридвана, представляющий его в самом расцвете сил…

Ясин выбрал первый попавшийся диван справа от входа, уселся на него и стал разглядывать комнату, пока его глаза не остановились на лице господина Мухаммада Ридвана, который, казалось,

смотрит на него глазами Мариам!.. Он довольно улыбнулся и принялся махать своей метёлкой-опахалом из слоновой кости… Он столкнулся с одной проблемой с тех пор, как задумался над тем, чтобы прийти сюда и попросить руки Мариам: отсутствие в доме мужчин и постигшая его неудача в собственном доме найти хоть кого-то женского пола, кого можно было бы уполномочить… В результате он пришёл сам, словно ветвь, срубленная с дерева — по его собственным словам, — что немного вызывало у него смущение, как у мужчины, унаследовавшего из своей среды гордость за семью и близких. Но с другой стороны, он был уверен в том, что Мариам уже наверняка подготовила для него путь, поговорив с матерью, так что одного сообщения о его приходе будет достаточно, чтобы узнать, ради чего он прибыл, а значит, и создать хорошую атмосферу для выполнения его миссии.

Служанка вернулась с подносом с сервизом и кофе, поставила его на столик перед ним и отошла, сообщив, что её старшая госпожа уже идёт к нему…

А её младшая госпожа, интересно, знает о его визите сюда? И какой отклик это вызовет в её тонкой и ранимой душе? Он отвезёт эту красотку в Каср аш-Шаук, а там уж может делать с ней что хочет!.. Но кто бы мог подумать, что Амина способна на такой гнев? Она была кроткой как ангел. Да уничтожит Господь горе!! Отец точно так же гневался, когда Ясин в его лавке признался, что покинет дом, однако его гнев был милосердным, выражавшим горе и переживания. Интересно, расскажет ли ему Амина о прошлом Мариам? Гнев матери, у которой умер сын, был страшным, но Камаль обещал, что заставит её успокоиться и молчать… «В Каср аш-Шаук ты столкнулся с первой приятной неожиданностью посреди всей этой бури!! То была смерть того самого продавца фруктов, место которого занял часовщик. В могиле!!..»

Он услышал, что кто-то покашливает возле двери, и взгляд его направился в ту сторону. Он поднялся и тут же увидел госпожу Бахиджу, которая вошла боком, так как створки главной двери не были достаточно широки для неё. Он невольно заметил линии, очерчивающие её массивное тело, и не удержавшись, восхитился, когда появились её ягодицы, которые в верхней части доходили ему до половины спины, а нижняя их часть перетекала в бёдра, похожие на надутые мячи!! Она медленным шагом приблизилась к нему своим телом, слепленным из чистой плоти и жира, и сказала:

— Добро пожаловать. Вы оказали нам честь и осветили этот дом…

Ясин вежливо пожал ей руку, продолжая стоять, пока она не села на противоположный диван, затем сел сам… Он видел её вблизи впервые, хотя её давние связи с его семьёй и приобретённое с годами положение, сравнимое с положением матери-главы семейства благодаря возрасту и статусу, заставили его отказаться от тщательного разглядывания, как он поступал с другими женщинами, всякий раз завидев их на улице. Ему показалось, что он на пороге нового открытия. На ней было платье, закрывавшее её тело, начиная с шеи до стоп. На ногах её были надеты белые носки, несмотря на тёплую погоду. Рукава платья опускались до самых запястий, а голову и шею закрывала белая накидка, широкие концы которой закрывали верхнюю часть груди и спины. Эта скромность соответствовала её положению и возрасту, приближавшемуся к пятидесяти, насколько ему было известно, при этом она выглядела цветущей и здоровой, что говорило о спокойном темпераменте и молодости сердца. Насколько он заметил, она предстала перед ним ненакрашенной: лица её не коснулся макияж, несмотря на то, что она была известна своим пристрастием наряжаться и украшаться наилучшим способом. С давних пор всё, что касалось женской косметики, украшений и одежды в их квартале, он ассоциировал с ней. В связи с этим он вспомнил, как Амина нападала на эту женщину, всякий раз, как выпадал случай, критикуя её за чрезмерное выставление себя напоказ, и как она затем в последние годы стала бросаться на неё по самым мелочным поводам, обвиняя её в недостатке стыдливости и пренебрежении к требуемой возрастом скромности.