Каирская трилогия
Шрифт:
— Ты меня предательски, вероломно продал!..
Она плюхнулась на кровать, нервно срывая с себя вуаль, и сказала:
— Мне никогда не приходило в голову, что ты замышляешь такую подлость против меня, однако ты вероломный и малодушный, как и все остальные мужчины…
Ясин деликатно извинился:
— Всё не так, как ты себе представляешь, я на самом деле случайно с ней столкнулся…
Лицо её нахмурилось, и она закричала:
— Лжец! Лжец! Никто больше не сможет мне сказать, что в тебе есть что-то привлекательное. Неужели ты полагаешь, что я тебе поверила
Ясин с некоторым смущением ответил:
— Я оказался рядом с ней совершенно неожиданно — лицом к лицу, — и моя рука протянулась к ней с приветствием! Не мог же я притвориться, что не замечаю её после нашего разговора на крыше.
С лицом, пожелтевшим от гнева, она закричала:
— Моя рука протянулась к ней с приветствием! Рука не протягивается, если сам хозяин не протягивает её. Да отрубят руку такого хозяина. Скажи-ка, ты протянул ей руку, чтобы избавиться от меня…?
— Но я же должен был поприветствовать её. Я человек, и в моих жилах течёт кровь!
— Кровь?! И где же это она? В пощёчинах что ли, предатель и сын предателя?!
Проглотив слюну, она продолжила:
— И твоё обещание ей прийти, чтобы условиться о заключении брачного договора тоже случайно сорвалось, как и твоя рука?… Говори же, господин, в жилах которого течёт кровь!
С удивительным спокойствием он произнёс:
— Всему кварталу известно, что я покинул дом своего отца, чтобы жениться на твоей дочери, и эту тему нельзя было игнорировать, когда я разговаривал с ней…
Она пронзительно закричала:
— Но ты мог придумать какую-нибудь отговорку, если бы захотел. Ты не из тех, кому претит ложь. Ты хотел избавиться от меня, вот в чём правда…
Опасаясь смотреть на неё, он сказал:
— Знает Бог, какие добрые намерения у меня были!
Она бросила на него долгий пристальный взгляд, затем вызывающе спросила:
— Значит, ты имеешь в виду, что сам того не желая, попал в затруднительное положение из-за своего обещания?
Он понял, как опасно будет в том признаться, опустил глаза и замолчал. Испустив стон бешенства, она сказала:
— Ну, теперь-то ты видишь, что как я и говорила, ты — лжец?
Затем завизжала:
— Видел?! Ты видел это?! Предатель!
Она кричала:
— Видел? Ты видел это?! Предатель, и сын предателя!
После некоторого колебания он нашёлся, что сказать:
— Но тайна не может навечно оставаться тайной, представь себе, что скажут люди, если обнаружат тайну наших с тобой отношений. Более того, представь, что скажет Мариам!
Она заскрежетала зубами от бешенства и сказала:
— Какая же ты свинья! Почему ты не вспомнил обо всех этих соображениях в тот день, когда стоял передо мной и пускал слюни, словно собака? Ох уж этот
Он слегка улыбнулся, даже был готов засмеяться, если бы его не сдерживало малодушие. Любезным деликатным тоном он произнёс:
— Мы хорошо провели время, и я всегда буду тепло вспоминать об этом. Достаточно гнева и недовольства. Мариам — всего лишь твоя дочь, и ты первая, кто хочет ей счастья…
Она насмешливо покачала головой:
— Ты ли сделаешь её счастливой?! Слушайте, о стены, будьте же свидетелями! Бедняжка даже не знает, за какого дьявола выходит замуж. Ты развратник и сын развратника. Да не допустит Господь наш ещё большего зла, чем выпало ей…
С тем же спокойствием, которого придерживался с самого начала, он промолвил:
— Господь наш всё делает на благо. Я искренне желаю иметь семью, дом и благочестивую жену!!
Она издевательским тоном сказала:
— Я отрублю себе руки, если ты сказал правду. Посмотрим. Не сомневайся в моих материнских чувствах. Счастье моей дочери на первом месте, оно важнее всех прочих соображений. И если бы ты не обвёл меня вокруг пальца и не предал, я бы с радостью вручила тебя ей как изношенный башмак!
Ясин спрашивал себя: «Интересно, кризис уже миновал и всё успокоилось или ещё нет?» Он ждал, пока она наденет снова свою вуаль и попрощается с ним, однако женщина не шевелилась и молчала. Время шло, а она так и лежала на постели в своей одежде, а он сидел перед ней на стуле, и не знал, как и когда прекратится это странное напряжённое состояние. Он украдкой посмотрел на неё, и обнаружил, что она задумчиво уставилась в пол с выражением обречённости на лице, от чего его чувства к ней вновь ожили. Будет ли она снова препираться с ним? Не очень-то далеко от правды!! Но судя по всему, она думала о том деликатном положении между ним и дочерью, в котором находилась, и о том, что ей придётся склонить голову перед требованиями обстоятельств.
Не успел он опомниться, как она скинула свою накидку с плеч и груди и пробормотала: «Жарко», затем отодвинулась на самый конец кровати, прислонилась к спинке и вытянула ноги, не обращая внимания на туфли, каблуки которых воткнулись в складки одеяла. Она по-прежнему была рассеянна. Неужели ей нечего больше сказать? Преувеличенно нежным тоном он спросил её:
— Позволишь ли ты мне нанести вам визит завтра?…
Она минуту или около того молчала, игнорируя его вопрос, затем бросила на него взгляд, больше смахивающий на проклятие, и ответила:
— С превеликим удовольствием примем тебя, сукин ты сын!
Он уверенно улыбнулся, хотя и ощущал на своём лице её испепеляющий взгляд. Через какое-то время она продолжила:
— Не считай меня дурой. Я и так решила смириться с таким концом рано или поздно, если бы только ты не ускорил всё таким образом…, - одновременно презрительно-смиренным тоном произнесла… — Что же теперь мы должны делать?…
Он не поверил ей, хотя и притворился, что верит, и сказал:
— Я был в этом уверен и надеюсь, что ты простишь меня и не будешь испытывать недовольства…