Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

«Меня интересует только один образец — это образец для всех, который я не видел с тех пор, как признался ей. Она разузнала мой секрет и скрылась…»

— Не стану скрывать от тебя, что я хочу увидеть известных людей. Хусейн говорил мне, что его отец пригласил многих из тех, о которых я читал в газетах…

Исмаил громко расхохотался и сказал:

— Ты что, мечтаешь увидеть гигантов с четырьмя глазами или с шестью ногами?!.. Они такие же люди, как я и ты, не говоря о том, что они в преклонном возрасте и у них не такая уж привлекательная внешность. Но я понимаю, почему ты так хочешь

их увидеть: это последствие твоего чрезмерного интереса к политике…

«Мне не следует интересоваться ничем в этом мире. Она больше не моя, а я — не её. А мой интерес к великим мира сего проистекает на самом деле из сильной любви к величию. Ты хочешь быть великим, не отрицай. У тебя есть многообещающие способности: начиная от внешности Сократа и заканчивая страданиями Бетховена. Однако этим своим стремлением ты обязан той, что лишила тебя света своим уходом. Завтра ты не обнаружишь и следа её во всём Египте. О безумие боли, есть в тебе что-то опьяняющее!..»

Он сказал проникновенным голосом:

— Хусейн говорил мне, что на приёме соберутся люди из всех партий…

— Верно. Вчера Саад Заглул пригласил к себе либералов и националистов на всем известное чаепитие, а сегодня Шаддад-бек зовёт их на свадьбу дочери. Из твоих друзей по «Вафду» я видел Фатхуллу Бараката, Хамада Аль-Басила, а среди других — Саравата-пашу, Исмаила Сидки, Абдульазиза Фахми. У Шаддада-бека высокие амбиции, которые он активно преследует. Но эпоха нашего господина хедива закончилась. Народ когда-то выкрикивал лозунг: «Аллах жив, и Аббас придёт». Но правда в том, что он ушёл безвозвратно, и мудрее всего то, что Шаддад-бек теперь делает расчёты на будущее. Ему следует каждые несколько лет ездить в Швейцарию, чтобы выражать хедиву дань фальшивой лояльности ради предосторожности, а затем возвращаться и продолжать свой успешный путь…

«Твоё сердце питает отвращение к подобной мудрости. Невзгоды, что совсем недавно преследовали Саада, доказали, что родина кишит такими вот „мудрецами“. Интересно, Шаддад-бек один из них или нет?.. Отец возлюбленной?!.. Но подожди, не так быстро. Ведь возлюбленная сама спустилась с небес, чтобы соединиться со смертным. Да рассыплется твоё сердце на множество рассеянных осколков, так чтобы их невозможно было собрать».

— Как ты считаешь, такой праздник пройдёт без певца и без певицы?

Исмаил Латиф саркастически заметил:

— Семейство Шаддад наполовину парижане. Они смотрят на наши свадебные традиции с немалым презрением, так что ни одной певице не позволено выступать в их доме, и наших певцов они не признают. Разве ты не помнишь, что рассказывал Хусейн об этом оркестре, который я вижу впервые в жизни? Он играет по вечерам в воскресенье каждую неделю в чайной Джаруби, а после ужина переместится в большой зал, чтобы играть для высокопоставленных особ. Оставь ты это, да будет тебе известно, что настоящее украшение ночи — это ужин и шампанское!

«Джалила и Сабер, свадьбы Аиши и Хадиджи… Какой контраст между той и этой атмосферой! Сегодня ночью оркестр сведёт в могилу твою мечту. Ты помнишь, что видел через щёлку между дверей в брачную ночь Аиши?… Мне было так жаль: богиня валяется в пыли!..»

— Это не имеет значения. То, о чём я и правда буду долго

сожалеть, это то, что я так и не смог увидеть высоких гостей вблизи. Я бы послушал их разговоры, чтобы понять две важные вещи: первая — политическую ситуацию, и есть ли после создания коалиции на самом деле вероятность, что вернётся конституция и парламентское правление. А вторая вещь — это услышать их обычный разговор, который они ведут в честь такого радостного события. Разве не превосходно было бы услышать Саравата-пашу, к примеру, когда он просто болтает или шутит?!

Исмаил Латиф принял презрительный вид, хотя его жесты выдавали хвастовство, и сказал:

— У меня было много шансов сидеть рядом с друзьями моего отца, вроде Салима-бека, отца Хасана, и Шаддада-бека, и уверяю тебя, что в их разговорах ты не найдёшь ничего, что бы заслуживало такого внимания…

«И где же разница между сыном судьи верховного суда и сыном торговца?! Как одному судьба предписала поклоняться своей возлюбленной, в то время как другому выпало на ней жениться?! Не служит ли этот брак признаком того, что те люди созданы из иной глины, нежели все остальные?.. Однако ты ведь не знаешь, как говорит твой отец со своими друзьями и знакомыми!..»

— В любом случае, Салим-бек не из числа тех высоких сановников, которых я имею в виду..!

Исмаил улыбнулся этому последнему ему замечанию, не комментируя его. Из мужской гостиной доносился смех, полный веселья, а из другой — той, что была расположена вверху на балконе, — ещё один, пропитанный волшебным ароматом женственности. И тот, и другой смех гармонично вторили друг другу, словно мелодии отдалённых инструментов, слышимые то по-отдельности в аккордах, то все воедино. Весь этот смех и мелодии были радужной открыткой, в которой грустное сердце Камаля, до краёв переполненное одиночеством, было чёрным траурным объявлением в цветочном обрамлении…

Вскоре явился и ликующий Хусейн Шаддад, стройный и высокий в своём нарядном сюртуке. Его лицо прямо-таки светилось; приближаясь к ним, он развёл руки. Камаль поступил так же, и они тепло обнялись. Затем к ним присоединился Хасан Салим в официальном одеянии, красивый в своём естественном высокомерии, обёрнутом вежливым утончённым обликом, хотя рядом с Хусейном он выглядел маленьким и приземистым. Он и Камаль также тепло пожали друг другу руки, и Камаль поздравил его, правда не от чистого сердца, а всего лишь на словах. Исмаил Латиф со своей привычной прямотой, которую в большинстве случаев нельзя было отличить от злого остроумия, произнёс:

— Камаль так сожалеет, что ему не представилась возможность сидеть рядом с Сараватом-пашой и его товарищами!

С необычной радостью, отвергавшей его всегдашнюю сдержанность, Хасан Салим сказал:

— Пусть подождёт, пока не будут опубликованы его предстоящие сочинения, и тогда он найдёт, что он один из них..!

Хусейн Шаддад запротестовал:

— Ну не будь таким скучным занудой. Я хочу, чтобы этот вечер прошёл так, чтобы все мы насладились полной свободой…

Прежде чем Хусейн уселся, Хасан Салим попросил разрешения удалиться. Он был словно бабочка, что порхает с места на место, не останавливаясь нигде. Хусейн вытянул перед собой ноги и сказал: