Каирская трилогия
Шрифт:
— Это значит, что вы читали те рассказы, что смогли осилить, поскольку современная литература почти целиком состоит из коротких рассказов и пьес…
Камаль продолжил:
— Я много прочитал за всю свою жизнь, но я…
Но тут Абдель Азиз Аль-Асьюти, многозначительно улыбнувшись, прервал его:
— Отныне и впредь вы, господин Рияд, должны убеждать его в истинности ваших новых идей, и с вас вполне достаточно знать, что он философ, и его мания — это мысль.
Затем он обратился к Камалю
— Вы принесли свою ежемесячную статью?
Камаль вытащил среднего объёма конверт и молча положил его перед редактором, который в свою очередь взял его и извлёк несколько страниц статьи. Внимательно изучив название, спросил:
— О Бергсоне?… Замечательно!
Камаль заметил:
— Идея состоит в том, чтобы дать общее представление о роли, которую философия сыграла в истории современной мысли. Возможно, я дам более детальный обзор в дальнейшем…
Рияд Калдас с интересом следил за разговором и, ласково взирая на Камаля, сказал:
— Я следил за вашими статьями в течение многих лет, с тех пор, как вы начали писать о философии древних греков. Это были разнообразные статьи, зачастую даже противоречащие друг другу с точки зрения представляемой ими философии. Я понял, что вы историк, хотя я напрасно пытался отыскать вашу личную позицию в этих статьях, к какой школе принадлежите именно вы.
Абдель Азиз Аль-Асьюти заметил:
— Мы новички в философских учениях, и должны начать с общего представления идей. Может быть, доктор Камаль породит свою собственную, новую философскую школу? А вы, господин Рияд, возможно, станете одним из приверженцев кемализма?!
Они все рассмеялись. Камаль снял очки и принялся полировать линзы. Он быстро включался в разговор, особенно если ему был приятен собеседник, а атмосфера казалась приятной и безмятежной. Он сказал:
— Я всего лишь турист в музее, в котором ему ничего не принадлежит, просто напросто историк. Я даже не знаю, где я стою…
С возросшим интересом Рияд Калдас произнёс:
— Другими словами, вы на перекрёстке дорог. Я раньше тоже стоял на таком же месте, пока не нашёл свой путь. Но предполагаю, что за этой позицией скрыта какая-то история, так как обычно конец одного этапа бывает началом другого. Разве вы до того, как достичь этой позиции, не познали различных оттенков веры?
Мелодия этого разговора вернула Камалю воспоминание о старинной мелодии, вросшей корнями в его сердце. Этот молодой человек и этот разговор… Эти бесплодные годы он был лишён духовной дружбы, пока наконец не привык разговаривать сам с собой каждый, раз когда ему требовался собеседник. Так давно никто не пробуждал в его груди этой духовной энергии: ни Исмаил Латиф, ни Фуад Аль-Хамзави, ни десятки учителей. Неужели пришло время, когда кто-то займёт место Хусейна Шаддада, опустевшее после
Он вернул очки на место и улыбнулся:
— Конечно, за этим скрыта история. Как водится, у меня тоже были религиозные убеждения, затем я поверил в истину…
— Я помню как вы излагали материалистическую философию с пылом, наводящим на сомнение…
— То был искренний пыл, но я скептически отвернулся от неё…
— Тогда, может быть, рационалистическая философия?
— Затем я снова скептически отвернулся. Философия представляет собой прекрасный замок, который, однако, непригоден для проживания…
Абдель Азиз улыбнулся:
— Это заметил один из его обитателей!
Камаль равнодушно пожал плечами, а Рияд продолжал расспрашивать его:
— Есть ещё наука. Возможно, она спасла вас от сомнений?
— Наука это закрытый мир для нас, который знает лишь самые очевидные выводы. Я изучал мнения выдающихся учёных, которые сомневаются в соответствии научной истины реальности. Другие же отмечают существование теории вероятностей. Остальные не согласны даже с самой идеей о том, что есть абсолютная истина. И я скептически отвернулся от этого!
Рияд Калдас улыбнулся, но не произнёс ни слова, и его собеседник продолжил:
— Я даже погрузился в современный спиритуализм и вызов духов, и голова моя закружилась, да и сейчас ещё кружится в пугающем пространстве. Но что же есть истина?! Что есть ценности? Что есть что? Иногда я ощущаю угрызения совести при совершении добрых дел, словно творю зло!..
Абдель Азиз громко рассмеялся:
— Значит, религия взяла над вами реванш. Вы покинули её в преследовании высших истин, но вернулись с пустыми руками!
Рияд Калдас, в нотках которого прозвучала любезность, и не более того, отметил:
— Эта скептическая позиция великолепна! Вы наблюдаете, размышляете и при этом во всём у вас есть абсолютная свобода туриста!
Абдель Азиз обратился к Камалю:
— В своих идеях вы такой же одинокий холостяк, как и в жизни!
Камаль заинтересовался этой мимолётной фразой: был ли он одинок вследствие своих идей или всё как раз наоборот? Или и то, и другое это результат какого-то третьего фактора?
Рияд Калдас сказал:
— Холостяцкая жизнь это временное состояние. Может быть, он и в этом тоже сомневается!
Абдель Азиз возразил:
— Но он, кажется, вообще не намерен когда-либо жениться…
Рияд удивлённо спросил:
— А что стоит между сомнением и любовью? Что мешает влюблённому жениться? Что касается постоянного отказа от брака, то оно не оправдывается сомнением. А сомнению не знакомо упрямство!
Камаль спросил, не будучи уверенным в себе:
— Разве любви не требуется сколько-нибудь веры?