Каирская трилогия
Шрифт:
— Чисто философская библиотека. Ко мне она не имеет никакого отношения. Я читаю журнал «Аль-Фикр», для которого ты пишешь статьи, и последовательно слежу за ними несколько лет. Не стану утверждать, что читал все или помню что-либо из них. Философские статьи читать тяжелее всего, а государственный прокурор обременён работой. Почему бы тебе не писать на популярные темы?
Камаль так часто слышал собственными ушами, как принижают плоды его стараний, что не очень-то и огорчался из-за этого, ибо уже привык. Сомнения поглощали всё, даже саму грусть. А что есть слава? И что есть популярность? На самом деле
— Что ты имеешь в виду под популярными темами?
— Литературу, к примеру.
— Когда мы были вместе, я читал некоторые остроумные литературные вещи, однако я не литератор…
— Тогда оставайся один в философии. Разве ты не философ?
«Разве ты не философ?! Эта фраза врезалась в его сознание настолько, что сердце его задрожало от ужаса, ведь именно она прозвучала из уст Аиды на Дворцовой улице когда-то!»
Чтобы скрыть волнение, закипавшее в груди, Камаль громко рассмеялся и вспомнил те далёкие дни, когда Фуад был привязан к нему и следовал за ним повсюду, словно тень. И вот теперь он смотрит на важного человека, достойного дружбы и верности!..
«А какую пользу я извлёк из своей жизни?..»
Его друг рассматривал его усы и внезапно засмеялся и сказал:
— А если?!
В глазах Камаля появился вопрос, что означали эти последние слова. Фуад ответил:
— Нам обоим почти тридцать, и никто из нас так и не женился. Наше поколение так и кишит холостяками. Кризисное поколение, ты не находишь?
— Я не сдвинусь с места…
— Не знаю почему, но я уверен, что ты никогда не женишься.
— Всю свою жизнь ты был очень проницательным…
Нежно улыбаясь, как будто желая тем самым заранее оправдать свои слова, Фуад сказал:
— Ты эгоист. Отказываешься жениться только ради того, чтобы быть полновластным хозяином собственной жизни. Брат мой, наш пророк женился, но это нисколько не мешало ему иметь возвышенную духовную жизнь…
Он засмеялся и пояснил:
— Извини, что я привёл пример с пророком. Я ведь почти что забыл, что ты… Ну да ладно, не будем спешить. Ты больше не тот старый атеист, что прежде. Сейчас ты сомневаешься даже в самом атеизме, а это уже полезный шаг на пути к вере…
Камаль спокойно ответил:
— Давай не будем философствовать. Тебе это не нравится. Скажи-ка мне лучше, почему ты сам всё ещё не женился, если у тебя такое мнение о холостяцкой жизни?
Он тут же почувствовал, что не должен был задавать ему этот вопрос, из страха, что Фуад расценит это как тонкий намёк на сватовство к Наиме! Но Фуад, казалось, и не думал об этом, более того, он даже громко рассмеялся, не выходя за рамки сохранения достоинства, и сказал:
— Ты же знаешь, что я поздно испортил свою жизнь, а не в раннем возрасте, как ты. Я ещё недостаточно нагулялся!
— А когда нагуляешься, женишься?
Фуад отмахнулся в воздухе тыльной стороной ладони, словно отгоняя ложь, и признался:
— Раз уж я терпел до сегодняшнего дня, то потерплю и ещё, пока не стану судьёй, например. И тогда смогу породниться хоть с министром, если захочу…
«О, да ты сын Джамиля Аль-Хамзави!.. Жених дочери министра, свекровь которой откуда-нибудь из рабочего района, вроде Аль-Мубайиды! Я
— Ты рассматриваешь брак как…
Фуад, посмеиваясь, оборвал его, прежде чем он успел закончить свою фразу:
— Это лучше, чем вообще не рассматривать его!
— Но как же счастье?..
— Не философствуй!.. Счастье — это субъективное искусство. Ты можешь найти счастье с дочерью министра, тогда как не найдёшь ничего, кроме горя, если женишься на ком-то из твоей среды. Брак — это договор, вроде того, что подписал вчера Ан-Наххас. Это и торг, и оценка, и сметливость, и дальновидность, и выгоды, и недостатки. В нашей стране высокое положение можно приобрести только таким путём. На прошлой неделе один человек, которому нет ещё и сорока, был назначен старшим судьёй, тогда как я всю жизнь служу этой системе, выполняя кропотливый труд, так достигнув этого высокого поста!
Что мог сказать учитель начальной школы?.. Вся его жизнь проходила на государственной службе шестого класса, хотя философия переполняла его голову до краёв…
— Твоё положение освобождает тебя от ввязывания в такие авантюры…
— Если бы не эти авантюры, ни один премьер-министр не смог бы собрать кабинет!
Камаль засмеялся через силу и сказал:
— Тебе нужна всё же доля философии, глоток Спинозы…
— Ты лучше пей её сам. Ну да хватит об этом. Лучше расскажи мне, где можно хорошо поразвлечься и выпить. В Кене я должен был делать это потихоньку, осторожно. Наше положение требует от нас скрываться от людей и избегать их в таких местах. Вечная борьба между нами и полицией требует ещё большей осторожности. Государственный прокурор это серьёзная и утомительная должность…
«Мы снова возвращаемся к разговору, угрожавшему разорвать меня на части от горечи. В таком свете по сравнению с твоей моя жизнь кажется дисциплинированной и культурной, но также и величайшим испытанием для моей философии, вечно ставящей меня в тупик…»
— Представь, что обстоятельства сводят меня со множеством знатных персон, которые затем приглашают меня в свои особняки, и я чувствую себя вынужденным отказаться от этих приглашений, чтобы это не отразилось на исполнении мной своих обязанностей по службе. Но их менталитет не приемлет и не понимает этого. Все местные вельможи обвиняют меня в высокомерии, тогда как моей вины здесь нет.
«Да нет, ты надменен, заносчив и ревностно заботишься о своём положении».
Однако вслух Камаль этого не сказал, а просто согласился с Фуадом:
— Да…
— И по тем же причинам я лишился доверия полиции. Я не доволен их непрямыми методами работы, и потому устраиваю им засаду. За мной стоит закон, а за ними — средневековое варварство. Все ненавидят меня, но право на моей стороне…
«Ты прав, и я давно это знаю. Ум и честность есть в тебе, но ты их не любишь и не можешь любить, ведь ты не держишься за то, что правильно просто потому, что это правильно, ты делаешь это из тщеславия, высокомерия и чувства неполноценности. Таков уж человек. Я сталкиваюсь с подобными тебе, которые занимают даже самые низкие должности. Человек, который одновременно и мил, и влиятелен, не более чем миф. Однако каков же тогда смысл любви?.. И идеализма?.. И вообще чего-нибудь?!»