Как приручить Обскура
Шрифт:
Криденс медленно свыкался с мыслью, что теперь так будет всегда. Они будут видеться за столом три раза в день, вместе пить чай, вместе ужинать. Вечером желать друг другу спокойной ночи, утром — доброго дня. Они будут разговаривать, и когда Криденс наберётся смелости, он обязательно спросит мистера Грейвза…
— Какой у тебя любимый цвет? — вдруг спросил мистер Грейвз, и Криденс вздрогнул от неожиданности, выронил вилку на пол. На колене осталось пятно от соуса. Криденс сжался от ужаса, что своей неловкостью всё испортил и мистер Грейвз сейчас разозлится. Запретит садиться за стол. Отправит на кухню. Лишит ужина. Выгонит из дома. Но мистер Грейвз магией поднял вилку, уничтожил весь беспорядок и сказал, что Криденс нужен ему.
Он научил его странной, но забавной игре в цвета. Он взял
Он знал несколько поцелуев. Модести иногда целовала его в щёку. Мэри Лу целовала в лоб Честити, когда была ею особенно довольна. А ещё Криденс видел, как мужчины целуют женщинам руки или как подруги расцеловываются в щёки при встрече. Он не понимал, почему мистер Грейвз хочет поцелуй от него, но потом вспомнил, что мистер Грейвз сказал, что испытывает к нему симпатию — а Криденс ничего не сказал в ответ, даже не поблагодарил. Но наверняка мистер Грейвз хочет, чтобы Криденс тоже испытывал симпатию, поэтому хочет, чтобы Криденс поцеловал его…
Он запутался в своих рассуждениях, а спросить бы никогда не осмелился, он ведь не хотел выставлять себя перед мистером Грейвзом полным болваном, который даже не может выразить, как сильно он счастлив быть рядом с ним. Когда мистер Грейвз выиграл, Криденс был полон решимости открыть ему свои чувства, и поцеловал не так быстро и поверхностно, как это делали друзья при встрече, а по-настоящему: долго, сильно прижавшись губами к щеке. Она была тёплой, щетина немного колола губы, а кожа вблизи головокружительно пахла терпкой свежестью и чуть-чуть табаком. Криденс стоял, закрыв глаза, замерев от восторженного страха, но мистер Грейвз вдруг сказал строгим голосом «спасибо, Криденс» — и стало понятно, что Криденс ошибся. Сделал что-то неправильно. Рассердил мистера Грейвза. Наверное, Криденс не имел права так целовать его, и он жалобно бормотал извинения, надеясь, что мистер Грейвз не накажет слишком сильно… Но мистер Грейвз вдруг сказал, что рассчитывал на другой поцелуй. И показал, на какой.
У Криденса остановилось сердце, когда мистер Грейвз обнял его лицо ладонями, осторожно, словно не хотел напугать, и посмотрел в глаза. Криденс не смог вынести этот взгляд. Он даже дышать не мог. Он понял, что сейчас что-то произойдёт, мистер Грейвз поцелует его — но куда?.. Как?.. Не в щёку?.. Не в лоб?.. Не в нос же?..
В губы. Мистер Грейвз поцеловал его в губы, коснулся горьковатым дыханием рта, и Криденс вдохнул его, тёмные круги поплыли перед глазами. Он думал, мистер Грейвз будет просто прижиматься ко рту, но ошибся опять. Мистер Грейвз трогал и гладил его рот губами, медленно, как раньше гладил пальцами по руке, пощипывал, задерживал в своих губах. Криденс едва стоял на ногах. Это всё не кончалось и не кончалось. Это был не один, а сто, двести, бесконечность крошечных поцелуев в каждый уголок рта. Криденс прижался теснее, положил руки ему на грудь — и мистер Грейвз обнял его крепче, взял за затылок. Его губы из тёплых становились горячими. Криденс чувствовал на них вкус табака и обмирал от ужаса и восторга. Он ничего не знал о таких поцелуях, но точно знал, что так никто не целует друзей. Никогда. Так целуют, когда никто не увидит, в темноте, тайно…
У них появилась тайна. Между ним и… Персивалем. Криденс застонал, назвав про себя его имя — от собственной дерзости, от вспыхнувшего жара, который из груди пролился вниз по животу и натянул брюки в паху. Он постарался поцеловать в ответ, тоже захватить и погладить губы, подставить свои, чтобы мистер Грейвз ещё чуть-чуть прикусил их или коснулся языком. Тот сжал его за затылок, и целовал опять и опять, бесконечно, так нежно, что от этого болело в груди.
Криденс старался повторять, что он делает — чтобы потом, если мистер Грейвз захочет, чтобы Криденс поцеловал его снова, он уже мог сделать всё правильно, так, как нужно, чтобы мистеру Грейвзу
Эта штука между ног казалась огромной и ужасно тяжёлой. От того, что он ненароком касался ею мистера Грейвза, становилось всё хуже, и он испугался, что мистер Грейвз сейчас всё поймёт и оттолкнёт его. Криденс всхлипнул, хватая ртом воздух. Невнятно пробормотал, что ему стало дурно, а мистер Грейвз, вместо того, чтобы отругать, прижал его к себе обеими руками и сказал, что всё хорошо. Ничего не было хорошо, но мистер Грейвз обнимал его, гладил по спине, чтобы успокоить, и горячо дышал ему в щёку. И не сердился. Нисколько. Совсем.
Криденс положил голову ему на плечо, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Губы у него почти онемели, он не чувствовал их, лицо горело, будто он долго плакал. Мистер Грейвз гладил его по волосам и не двигался с места. Криденс обнял его в ответ, глубоко вздохнул. Слабость понемногу отступала, правда, в штанах всё ещё было ужасное неудобство, но Криденс надёялся, что со временем оно тоже пройдёт, как всегда, если подождать.
Он снова ошибся.
Оно не прошло, когда Криденсу стало лучше, и они вернулись домой, не прошло, когда он готовился ко сну. Криденс боялся, что у него внутри что-то сломалось, и теперь он никогда не избавится от этой беды. Он знал, что, если сунуть руку в штаны, сжать эту штуку несколько раз, то из неё выдавится странная белесая жидкость, солоноватая на вкус, и после этого станет легче. Но трогать себя там было стыдно и мерзко, а он сегодня сделал уже достаточно глупостей. Так что он лежал и ждал, когда же оно пройдёт. Он думал, это была какая-то дурная болезнь, и надеялся, что мистер Грейвз не рассердится на него, если признаться ему, что болен. Может быть, магией это легко можно вылечить.
Когда вечером мистер Грейвз зашёл пожелать спокойной ночи, Криденсу всё ещё было плохо. Он никак не мог заставить себя успокоиться. Он пытался отвлечься, вспоминая про поцелуй, но это не помогало. Он надеялся, что мистер Грейвз ничего не заметит и не узнает, какой Криденс отвратительный с этой распухшей между ног штукой. Но от мистера Грейвза ничего нельзя было скрыть.
Он сразу догадался, что что-то не так. Пообещал, что не накажет за то, что Криденс себя плохо чувствует. Он сказал это так спокойно, что Криденс поверил: наверное, мистер Грейвз волнуется за него, наверное, он бы не хотел, чтобы Криденс умер от какой-то непонятной болезни.
Криденс признался во всём, когда мистер Грейвз велел показать, в чём дело. Мистер Грейвз сказал, Криденс не болен. Сказал, что знает, как помочь, сказал, что покажет, что делать. Не будет сердиться.
Криденс ужасно надеялся, что этот способ будет не очень болезненным, что не придётся ничего отрезать… он даже не успел перебрать в голове другие ужасающие варианты, когда мистер Грейвз положил руку прямо туда и погладил.
Криденс был в панике. Он никогда там не гладил. Он трогал себя, когда мылся, или когда невыносимо было терпеть, но он знал, что это ужасное, стыдное место, про которое нельзя ни говорить, ни думать. Не может быть, чтобы мистер Грейвз этого не знал!
Конечно, знал.
Криденсу хотелось закрыть лицо руками, мистер Грейвз продолжал гладить его через штаны, и Криденс чуть не плакал от ужаса и стыда.
Но мистер Грейвз спокойно говорил, что знает, как помочь. Что это не плохо. Криденс всей душой хотел ему верить, но одновременно ему хотелось немедленно умереть. Это было так стыдно, но мистер Грейвз был таким спокойным, будто хорошо знал, что делать. Криденс умолял его перестать, но мистер Грейвз повторял, что поможет. И гладил, чуть-чуть сжимая пальцы, так что сквозь ужас Криденс начал чувствовать… чувствовать, что это приятно. Как поцелуй, только в сто раз лучше, потому что приятно было не на губах, а сразу во всём теле.