Как приручить Обскура

Фальк Макс

Сейчас пройдёт. Ещё минута — и отступит. Спокойно, Персиваль. Глупо перерезать себе горло из-за того, что один ублюдок несколько месяцев прятался за твоим лицом.

Он ушёл. Отражение в зеркале не скривится в похабной улыбке, обнажая зубы. Не подмигнёт. Это ты, и никого, кроме тебя.

Это ты.

Он встал, плеснул в лицо горячей водой, задержал ладони на коже.

Твоё… Твоё.

Не его.

Твои глаза под тонкими веками, твои прямые брови, твои круглые родинки на щеке.

Он провёл по лицу пальцами, медленно, как слепой, ото лба до подбородка.

Это случалось с ним каждый раз. Итак

будет и дальше — каждый день, до тех пор, пока не отпустит. Каждое утро придётся напоминать себе: это ты. Каждое утро придётся привыкать — смотреть в зеркало и не прятать взгляд.

Он выпрямился, заставил себя собраться. Взбил крепкую влажную пену. Старый, любимый ритуал, от которого он отказывался только в дни самого глухого уныния. И которого был лишён в плену. Как он был гадок самому себе там, в заброшенном доме на острове, без возможности даже умыться.

Спокойно, Персиваль. Не думай.

Щетина кисточки тепло и нежно коснулась лица, окутывая его пеной.

Грейвз не смотрел себе в глаза, чтобы рука не дрогнула. Лезвие с шорохом шло по коже, ручка из слоновой кости непривычно лежала в ладони. Прежняя была деревянной, хранилась в шкатулке из венге со всеми принадлежностями. На широкой части она носила золотое клеймо: П. Г.

Грейвз любил свою монограмму. Она доставалась только самым личным, самым важным вещам. После Гриндевальда он не смог даже взять бритву в руки, хотя даже не был уверен — пользовался тот ею или нет… Так, наверное, чувствуют себя обманутые мужья, застав жену с любовником. так чувствуют себя отцы, узнав, что из первенец — от их лучшего друга. Персиваль тогда сидел, смотрел на полированное чёрное дерево, пытался пересилить себя — не получилось. Не смог ни выбросить, ни оставить. Сжёг шкатулку в камине со всем, что было внутри, даже не открыв. Смотрел, как резвится пламя, думал: нет чтоб в самом деле жену завести, Персиваль. К вещам привязываешься. Отношения с ними выстраиваешь, в измене подозреваешь, хоронишь…

Вот так и сходят с ума.

Только в глаза не смотри.

Вниз по щеке, от виска до края челюсти. Ровно, спокойно. Тысячи раз так делал.

Плавно и быстро, не останавливаясь. Руки помнят. Не дави, дыши тише…

Вниз, от челюсти и по горлу. Тихо… В глаза не смотри. Смотри на руки. Дальше, дальше…

Не думай ни о чём. Держи мягче, не прижимай лезвие к коже — порежешься. Повезло тебе с подбородком — прямой, с таким не намучаешься.

Ополосни. Поменяй руку.

Вот видишь — всё получается. Давай, как всегда, в три подхода?.. Вчера справился кое-как, правую сторону с закрытыми глазами брил, по памяти. Нет уж, сегодня никаких слабостей.

Эту привычку никакая сука у тебя не заберёт.

Ты ведь не отдашь, Персиваль, верно?..

Давай, вдоль роста волос. А потом — против, последний раз. Проверь. Кончики пальцев на щёку, влево, вправо, по кругу.

Не колется.

Молодец.

Справился.

Грейвз глубоко вздохнул, ополоснул лицо. Кожа едва заметно пахла кедром и мускусом. Он посмотрел на себя, покрутил головой, придирчиво рассматривая отражение. Осталась только едва заметная синеватая тень вокруг рта — там щетина была самой густой. Грейвз всегда считал, что они придаёт ему шарма.

Он очистил раковину взмахом палочки, повернулся, чтобы взять полотенце — споткнулся взглядом о

полуоткрытую дверь. В коридоре стоял Криденс. Смотрел на Грейвза во все глаза, как заворожённый. Очнулся только через пару мгновений — вздрогнул, ссутулился, цапнул себя за локоть. Отступил в тень.

Давно он тут стоял?.. Уже не узнаешь. Эх, Персиваль, привык жить один — не привык закрываться в собственной ванной. А надо бы.

Грейвз снял пушистое полотенце с крючка, промокнул лицо. Криденс всё стоял в коридоре, загораживаясь плечом. Он был в свободной пижаме с модным японским узором из танцующих журавлей. Стоял босиком, поджимая пальцы на холодном полу. Грейвз раскрыл дверь.

— Доброе утро, Криденс.

— Доброе утро, сэр, — тот наклонил голову, не решаясь поднять глаза выше кармана халата. — Простите, я не хотел вам мешать. Я случайно… я не подсматривал.

Грейвз вдруг осознал, что, озаботившись такими насущными вещами, как одежда и бельё, он не задумался, что Криденсу тоже нужны туалетные принадлежности. Или у него уже что-то есть благодаря щедрости Ньюта?..

— Зайди, — он отступил в сторону.

Криденс неуверенно перешагнул порог, опасливо покосился на Грейвза. Тот взял его за подбородок, повернул лицо к свету. Так и есть — на щеках и на подбородке проступала короткая колкая щетина, по линии челюсти шли едва заметные следы раздражения, какое бывает от затупившегося лезвия безопасной бритвы. Грейвз провёл по ним большим пальцем. Переучивать, и срочно, пока у Криденса не вошло в привычку пользоваться разной дрянью.

— Сядь, — Грейвз кивнул на бортик чугунной ванны.

Криденс послушался, сложил руки на коленях.

— Мне не нравится, что ты делаешь со своим лицом, — сказал Грейвз, набирая в раковину чистую воду.

— Что я делаю не так, сэр?.. — неуверенно спросил тот.

— Ты над ним издеваешься.

Криденс промолчал, опустив глаза. Даже если понял, о чём идёт речь — он явно не знал, какого ответа от него ждут. Грейвз, впрочем, не ждал. Он намочил в горячей воде маленькое мягкое полотенце, слегка отжал, чтобы осталось влажным, повернулся к Криденсу.

— Подними голову, — велел он.

Аккуратно протёр ему лицо — выступающие острые скулы, высокий лоб, закрытый неровной чёлкой, тонкий нос, подбородок. У Криденса вздрогнули ресницы, крылья носа слегка покраснели. Он смущённо лизнул губы кончиком языка, вытянул шею вверх.

Доверяет. Грейвз слегка усмехнулся. Ну, с чего бы ему тебе-то не доверять, если от тебя ему перепадали только горячие объятия и поцелуи?..

— Криденс, — негромко позвал он, ладонями прижимая горячее влажное полотенце к его щекам. — Не знаю, как ты спаравлялся раньше, но теперь будешь всё делать иначе.

— Да, сэр, — тот приоткрыл глаза, но взгляд поднять не решался. Лицо у него менялось. Отголоски эмоций, как тени облаков в ветреный день, скользили по нему, то омрачая, то высветляя. Грейвз видел радость в приподнятых уголках губ, смятение между бровями, тревогу в дрожащих ресницах. Чувств было много, но ни одно не проявлялось достаточно, чтобы как следует его рассмотреть.

— Прежде всего, — сказал Грейвз, поглаживая его лицо пальцами сквозь мягкую ткань, — нужно разогреть кожу. Она должна стать горячей и влажной. Это смягчит щетину. У тебя её пока немного, но через пару лет она станет гуще.