Как приручить Обскура
Шрифт:
Же-рарр хохочет, сверкая белыми зубами. Он так красив, что на него невозможно смотреть пристально, его нельзя охватить целиком, можно выхватывать только детали: крупный широкий рот, плавную линию подбородка, смеющиеся глаза, ловкие руки и быстрые пальцы, перебирающие струны так, что гитара под ними поёт и стонет.
Жерар замечает пристальный взгляд, шутливо подмигивает и отворачивается. Он знает, что красив, и любит, когда на него смотрят. Персиваль смотрит, не отрываясь. Не смущаясь от жара в груди. Персивалю семнадцать и он уже знает о себе достаточно много.
Семнадцать.
В Ильверморни весна. Солнечные лучи трогают стёкла, резкие тени оконных переплётов лежат на полу в галереях и коридорах. Птицы будят учеников в четыре утра. Пахнет горьковатой сиренью, томным жасмином и налитой соком листвой. Пальцы пахнут чернилами и бумажной пылью от пухлых книг. Пахнет яблоками. Сочными, хрустящими, с твёрдой гладкой кожурой и пористой мякотью.
Студенты Шармбатона приехали на три месяца по обмену. Девушки в длинных шёлковых платьях, юноши в васильковых костюмах. Они говорят с грассирующим акцентом и сверкают глазами. Жерар сверкает глазами, улыбками и ямочками на щеках. Даже его чёрно-белые броги блестят так, что кажутся лаковыми. Он пританцовывает, когда долго стоит на месте, он целует девушек и подмигивает Персивалю, ловя на себе пристальный взгляд.
Персиваль думает, как пригласить его на свидание. Сердце сбивается с ровного ритма каждый раз, когда он видит его в обеденном зале или проходит мимо по коридору, обводя высокую стройную фигуру взглядом по контуру, будто вырезая его из вечной толпы поклонниц. Или когда слышит его сильный и громкий голос. Или когда встречается с ним глазами, и Жерар снова подмигивает ему. Они ещё ни разу не обменялись ни словом, но у Персиваля постоянно горят щёки, а сердце стучит, как мяч об стену, звонко и весело.
Сойка Летящая Через Дождь заплетает чёрные косы, как принято в его племени, и пожимает плечами:
— Ты сам не знаешь, чего ты хочешь.
— Я знаю, чего хочу, — говорит Персиваль. — Я хочу его.
Они с Сойкой живут в одной комнате уже три года и совершенно не интересны друг другу, откровенность между ними состоит из безразличия и удивления. Они из разных миров: белый американец, наследник старинной семьи — и индеец-полукровка, восьмой сын, которого едва не оставили в лесу, когда он родился. Сойка до сих пор читает по слогам вслух, Персиваль знает французский и греческий. Сойка — прирождённый лекарь, Персиваль бесподобен в дуэлях. Они не понимают друг друга, а поэтому можно разговаривать о сокровенном, не боясь, что тебя заденут: противник даже не поймёт, куда надо бить, чтобы задеть.
— Он ведь не женщина, — удивлённо повторяет Сойка.
— «Женственная Киприда сжигает любовию к жёнам, мужественный Эрот правит любовью мужской», — вздыхает Персиваль, и Сойка недоверчиво моргает. Ему не понять.
По открытой галерее гуляет тёплый вечерний ветер. Небо чистое, лунное, прозрачное, как стекло. Гитара стонет и вскрикивает под умелыми пальцами, Жерар мурлыкает балладу о корабле, уходящем в море. Сердце частит, когда Персиваль раздвигает плечом девчонок, собравшихся в плотный кружок, и встаёт в первом ряду. В груди клубится и пульсирует горячий туман: вдох, выдох. Сунув руки в карманы, Персиваль покачивается
У него красивый чувственный голос. У него красивое всё — кисти рук, сдвинутая на затылок голубая федора, прядь волос на лбу, язык, мелькающий между зубами.
Персиваль уже целовал мальчиков — это было приятно, очень приятно. Это было даже лучше, чем целовать Серафину, хотя она держится уверенно и твёрдо. Ровесники целоваться не умеют — в общем, так же, как и Персиваль. Не тот возраст, когда можно похвастать опытом. Умение не сталкиваться носами или зубами, умение дышать через нос, не отрываясь друг от друга, чтобы перехватить воздуха, умение не просто совать язык в чужой рот, а делать это приятно — всё приходит только с практикой, а практики Персивалю здорово не хватает.
Магическое общество сквозь пальцы смотрит на различные эксперименты в чувственной сфере, но говорить о них в приличном обществе или обсуждать публично считается дурным тоном. Персиваль чтит неписанные правила и ни с кем ничего не обсуждает. После двух-трёх знаков внимания зажимает приглянувшегося ровесника в укромном месте и сходу целует. Иногда получает по зубам, иногда натыкается на ужас и непонимание. Гораздо реже, чем хотелось бы, вырывает неумелый ответный поцелуй, ещё реже ему удаётся торопливо потереться об кого-то или даже запустить влажную от волнения ладонь в чужую ширинку.
С Жераром хочется куда большего, чем поцелуев и обжиманий с оглядкой.
«Будет моим первым», — хладнокровно решает Персиваль, и сердце отзывается дробью: да, да, да.
В кабинете астрономии темно и пусто, только под потолком плавают яркие колючие звёзды, отражая ночное небо. Иногда по нему из края в край с тихим гулом проплывает солидная планета, покачиваясь, вращаясь, как детский волчок. Персиваль смотрит на звёзды, задрав голову. Перед лицом вечности он всегда кажется себе до странности правильным. Правильным как-то глубинно, отчётливо.
— О чём ты думаешь, когда их видишь?.. — вполголоса спрашивает он.
— Кого?.. — Жерар садится на край одной из парт, разведя колени, пристраивает на них гитару и смотрит на Персиваля. Струны тихо и нежно звенят под его пальцами.
— Звёзды…
— Звёзды?.. — тот кидает взгляд вверх, пожимает плечами: — Они маленькие.
Персиваль смотрит на него удивлённо. Звёзды — маленькие?.. Жерар медленно покачивается, улыбаясь, и вполголоса бормочет старинную мелодию про корабль из слоновой кости и серебряных досок, на котором к нему плывёт возлюбленная. Звёзды трогают его волосы своим сиянием, и Персиваль забывает, что он хотел сказать. Или спросить.
— Не робей, — Жерар вдруг прихлопывает струны ладонью и откладывает гитару в сторону. — Ты же меня пригласил… — он показывает глазами наверх, прямо на Млечный Путь, который струится между созвездиями, — не за этим.
Он спрыгивает с парты, встаёт ближе, так близко, что до него не нужно тянуться, если хочешь дотронуться.
— Ты давно на меня смотришь, — говорит Жерар со своим мурлыкающим акцентом. — Я заметил.
— А я и не скрывал, — тихо говорит Персиваль, глядя ему в глаза.