Как приручить принцессу

Блум Хельга

В повисшей тишине я вдруг задала вопрос, который вертелся у меня на языке с момента нашей с Дигланом встречи:

— А как ты нашел меня? Ты сказал, что обер-гофмейстерина никак не могла меня разыскать, а у нее толпа сыщиков. Как ты сумел сделать это?

— Подумал, а где меньше всего шансов найти Эйлин? Ну, разумеется, в королевстве человека, который чуть не лопнул от ярости, когда Эйлин ему отказала и подарила неприятное прозвище.

— Да, с моей удачей я должна была оказаться именно в его королевстве, — поморщилась я.

— Ты и твой муж шли по дороге на Мизил.

Об этом знают все, в том числе, обер-гофмейстерина. Тебя и этого человека видели слишком многие, чтобы можно было ошибиться. А вот дальше следы теряются. Вы могли оказаться где угодно, могли отправиться дальше или остаться здесь. А если здесь, то где? Я расспрашивал каждого, кто оказывался на моем пути, не видели ли они девушку с прекрасными золотыми волосами и пронзительно синими глазами, похожими на небо в ясный летний день. Ну и бродячего музыканта по имени Лаэрт тоже. Как ни странно, информации было необычайно мало. Тогда неподалеку от Мизила я пошел к ведьме. Она дала мне лепесток, указывающий дорогу. Я прошел через всю столицу, вышел на окраину и где-то здесь, а может, чуть дальше, начались странности. Сначала странный магический лепесток — нет, серьезно, разве нельзя было придумать что-нибудь удобнее, чем летящий по ветру цветочный лепесток, за которым еще надо как-то угнаться — привел меня в дом какой-то женщины.

Смутная догадка мелькнула в моем мозгу.

— Женщины?

— Симпатичная дама лет пятидесяти, загорелое лицо, светлые волосы, босые ноги. А что, знаешь ее?

— Лучше, чем хотелось бы, — поморщилась я. — Ее зовут Кэсс и моя новая прическа это ее рук дело. На самом деле, я так и не поняла, что она за человек и на чьей стороне. Большую часть времени она, кажется, просто развлекается за наш счет.

— Развлекается? — нахмурился Диглан.

— Она странная, — пожала плечами я. — Очень странная. Она бывшая невеста одного моего хорошего друга.

— У тебя есть друзья, о которых я не знаю? — с притворной драматичностью Диглан схватился за сердце. — Ты ранила меня очень глубоко, Эйлин.

— Ну, поскольку я считала, что ты бороздишь моря, следуя за своей мечтой, мне ничего не оставалось, кроме как обзаводиться новыми друзьями, — парировала я.

Невыразимо приятно было вновь влиться в прежнюю колею, обмениваться шутливыми упреками и поддразнивать друг друга. Все мысли об отце, который вполне доволен тем, что избавился от дочери, об огромных залах дворца и шушукающихся придворных вылетели у меня из головы. Остались только я и он. И что-то еще. Что-то слишком хрупкое и невесомое, чтобы дать этому название, но слишком важное, чтобы игнорировать его существование.

Лицо Диглана стало совершенно серьезным.

— Я пожалел о том, что отпустил тебя в тот миг, когда ты ушла. Я был идиотом, Эйлин. Знаешь, все эти мечты о море, фантазии о том, как я стану бравым капитаном, покорю все моря и, может быть, однажды ты…

— Однажды я… — пересохшими губами прошептала я.

— Забавно, но лишь, когда ты ушла из моей жизни, я понял, насколько ты важна для меня, — с самоуничижительной усмешкой признался он. — Все те мальчишеские глупости, которые я творил…

— Вроде кражи парика

у министра обороны? — улыбнулась я, с нежностью вспоминая прошлое. Мне хотелось и одновременно не хотелось, чтобы Диглан продолжал говорить.

– Мне было двенадцать! — запротестовал он, но в этом веселом протесте чувствовалась фальшь. Мой друг всего лишь хотел сгладить слишком серьезный разговор, не вынуждая меня быть серьезной. Как и всегда. Я знала, что если попрошу его замолчать сейчас, он сделает это и не поднимет эту тему больше никогда.

— Мы оба тогда творили глупости, — мягко пробормотала я.

— Оглядываясь назад, я понимаю, что все это лишь для того, чтобы впечатлить тебя. Я знал, что ничего и быть не может, ведь ты принцесса, а я… Поэтому я никогда всерьез об этом не задумывался, не позволял себе задумываться. У тебя бывало когда-нибудь такое, чтобы ты гнала от себя мысль прежде, чем она оформится? Не давала себе даже закончить ее, не разрешала мысли стать настоящей! Эйлин, то, о чем я говорю, это фантом, призрак в моем мозгу. Ты ослепляла меня, и я не мог разглядеть его. А потом ты ушла, и я вдруг увидел простую истину, которую прятал от самого себя все эти годы. Мы никогда не…

— А теперь самое интересное, — громкий голос Лестериды разрушил мыльный пузырь, в котором мы находились. Мы с Дигланом оказались выброшены обратно в суровую негостеприимную реальность. Я с удивлением обнаружила, что мы стоим посреди улицы, на другой стороне которой возвышается особняк. — Надо как-то пробраться мимо его помощничков. Решвин трус, поэтому предпочитает прятаться за охраной.

Мягко сжав мои пальцы напоследок, Диглан расправил плечи и шагнул к Лестериде.

— Сколько здесь входов? Два? Парадный и черный? — задумчиво хмурился Диглан. Точно так же он выглядел, когда планировал вылазку за париком.

— Думаю, да, — Лестерида смотрела на особняк, как военачальник на неприступную крепость, которую собирается брать штурмом. — Через парадный мы внутрь точно не попадем, вылетим, едва ступим шаг. Они заметят нас моментально. А вот через…

— Нет, — покачал головой Диглан. — Как раз парадная дверь это наш шанс. Если в парадную дверь постучит… — он окинул нашу группу пристальным взглядом, — нищенка и попросит немного еды.

— Решвин скуп до невозможности. Он не впустит в дом какую-то попрошайку, — запротестовала Лестерида.

— А нам и не нужно, чтобы он ее впускал. Нам всего лишь надо отвлечь внимание.

— И кто же будет этой нищенкой? — поинтересовалась я.

Взгляды моих спутников тут же сошлись на одном-единственном объекте.

— Нет. Нет-нет-нет. Нет. Я готова на все, чтобы спасти мужа, но…

Я пожалела, что выбрала именно это слово, едва лишь оно сорвалось с моих губ, потому что Диглан сразу же помрачнел. Для постороннего взгляда незаметно, но я знала это его выражение лица. Удивительно, с какой легкостью я читала Диглана и как сложно мне было понять Лаэрта и Козлоборода. Как просто оказалось обмануться в каждом, кроме… Диглана. С какой легкостью я принимала желаемое за действительное и записывала людей то в герои, то в злодеи, забывая, что они всего лишь люди.