Камаэль
Шрифт:
С трудом вынырнув из омута чужих сновидений, взмокший от усилий, которые пришлось приложить, чтобы справиться с тёмной частью себя, я заставил себя сосредоточиться на сути собственного дела. Валенсио был нужен мне живой, целый и желательно – не собирающийся умереть от какого-то там кашля. Помимо прочего, слившись с ним, я почти наполовину забрал его пневмоторакс, и теперь ноющая боль в груди не давала мне самому покоя. Как зубная боль. Только в лёгких. Когда я, наконец, вновь ощутил всего Валенсио, самой главной задачей было даже не излечение – просто не дать ему проснуться среди процесса. Это грозило бы нам, во-первых, абсолютным сумасшествием на несколько дней, ну и, во-вторых, слиянием Павшего и его слуги. А мне это было нужно, наверное, в последнюю очередь. Таким банальным образом я едва не превратился в осьминога: контролировать абсолютную синхронизацию с бодрствующим просто, со спящим сложнее, а помимо прочего нужно не
Когда с пневмотораксом было покончено, тонкая моя рубашка была мокрой от пота, равно как и волосы, конечности дрожали, а в голове мерзко и тонко звенело от слабости, желудок скорбно подвывал, напоминая мне о том, что такой расход сил всё же чересчур быстро черпает какие бы то ни было ресурсы. На негнущихся ногах я выбрался из комнаты, по стенке спустился на несколько этажей ниже и оказался в странном помещении. Трудно сказать, специально его строили и искали, или же просто так удобно получилось. Подземная река была на удивление широкой и не слишком бурной, что, безусловно, было на руку тем, кто решил обосноваться в этих местах. Но, как существо не совсем живое, я обладал иной чувствительностью, в корне другой. Эта речушка была совершенно особенной, насколько особенным может быть первый источник пресной воды на этом континенте. Опять же, трудно объяснить. Если ты пьёшь воду из-под крана в крупном городе, обязательно чувствуешь привкус хлорки или остаточной химии, то же самое будет с водохранилищами поблизости городов (хотя, я бы посмотрел на того, кто догадается хлебать оттуда воду; нужно быть либо совсем отчаявшимся, либо недостаточно умным). Но если ты вдруг сделаешь хотя бы пару глотков из родника, то ощущения будут совершенно иными – ледяная, кристально чистая вода. Так вот, этот источник был ещё чище. Я бы сказал, что это – жидкий свет, квинтэссенция магии. Наподобие той, что используют при посвящении эльфов и прочих Светлых в рыцари. Другое дело, что это крайне трудно почувствовать.
Стянув через голову рубашку и бросив её на каменном побережье, я не стал раздеваться дальше, – всё же, стоит проявить элементарное уважение к такому древнему истоку, – опустился на колени у самой кромки воды и зачерпнул немного в ладони. Ледяная, она искрилась, и мне было жаль, что никто кроме меня этого не видит, что некому разделить со мной эту странную, гармоничную красоту, какую редко встретишь вне природы. Первородный лес и вовсе мне показался великолепным, живым и мудрым, а оттого я несколько обиделся на того оборотня, сказавшего мне, будто здесь сплошной ужас. Умывался я долго и тщательно, с удовольствием чувствуя, как серебристая, жидкая магия касается кожи, ласкает своей чудесной прохладой и успокаивает. Когда все обретённые тобою знания предстают в совершенно другом свете, ты начинаешь завидовать тем, кто видел, допустим, такие исчезнувшие сокровища мира, как драконов или птиц Рух. Я бы сказал, что отдал свою бессмертную жизнь только за возможность поглядеть на них, но я и так заплатил слишком много, чтобы просто вдыхать воздух и снова смотреть на мир. Мне было просто жаль, что я не могу посмотреть на них, взглянуть глазами Павшего и понять, кто они есть на самом деле.
На словах это прекрасно, пока ты не сталкиваешься с прогнившими изнутри существами. Когда смотришь на таких, ком тошноты поднимается к горлу, а рот наполняется гнилым привкусом. Подобный опыт настиг меня слишком быстро, но как говорится, если ты не готов к этому, это с тобой и не случится. Стоило мне явиться к Светлым, как я увидел одного такого. И ладно, если бы это был какой-нибудь ушлый страж или бывший политик, нет. Это был ребёнок. Его мысли сочились злостью и ненавистью, он ненавидел своих родителей за то, что они погибли, ненавидел всех вокруг за ничтожное существование, у него была одна мечта – уйти к Императору. Хуже была его фальшивая улыбка и сочащиеся ядом слова. Первым моим порывом было свернуть ему шею и тихо отправить в болото, пока никто не хватился, но я смог себя остановить. Кто довёл их всех до такой жизни? Правильно. Ответственность за то, что привыкшие к свету и безбедной жизни существа, как крысы, прячутся в темноте между корней и скал, лежала на мне. И первое, что я сделал – извинился перед ним. Смиренно попросил у мальчишки прощения, опустившись на коленях. Он разревелся и пообещал,
Поднявшись с колен и почувствовав себя наконец в своей тарелке, я закинул рубашку на плечо и вернулся в жилые помещения. В одном из них горел скромный, небольшой камин – сеть шатких труб пронизывала это убежище, прогревая его, но не давая задохнуться. Тонкое слияние магии и чего-то, отдалённо напоминающего инженерию. Перед камином в напряжённой позе застыл Лаирендил. Вот уж кого я точно был рад видеть, хотя только слепой мог не заметить его некоторую злость на меня.
– Как он? – не оборачиваясь, поинтересовался рыжий, глядя на огонь, как загипнотизированный.
– Я всё сделал. Больше приступов не будет, если кто-нибудь опять не вскроет ему лёгкие. – Просто пожал плечом я и опустился на шаткий стул, опёрся ладонями на колени, вглядываясь в фигуру своего оруженосца. Да, семь лет назад он был оруженосцем, а теперь – полноправный рыцарь. – Как вообще получилось, что он заработал пневмоторакс? Болезнь? Боевая травма?
– Его ранили, – после долгого молчания отозвался Лаирендил, всё так же не глядя на меня. – Мы делали вылазку в город пару лет назад. С охотой были некоторые неудачи, и нам пришлось искать еду там. Не знаю, что именно произошло и как нас узнали, но один отряд кинулся на нас. Валенсио сражался до последнего. Не знаю даже, где он научился так сражаться, но он убил шестерых, прежде чем последний оставшийся в живых ткнул в него кинжалом. Думаю, это скорее была даже случайность, чем запланированная атака. Целители едва вытянули Валенсио с того света.
– Что ж, приятно знать, что у меня там почти появилась более приятная компания, чем опостылевший муж, – вяло улыбнулся я.
Лаирендил коротко фыркнул и изогнул губы в улыбке, выражение его лица стало мягче и приятней, я, наконец, смог расслабиться. Некоторое время мы молчали, глядя в огонь и думая каждый о своём. Не знаю, чем была занята голова эльфа, а вот у меня была куча вопросов, ответы на которые трудно было получить. Чем сейчас занят Джинджер? Как скоро явиться Аэлирн? Каковы наши шансы на победу? И как там Виктор? Сердце стиснуло ледяной болью, следом – яростью, но мне удалось взять себя в руки и отделиться от слишком ярких эмоций.
– Он часто думал о тебе. – Наконец прервал пагубную тишину Лаирендил и обернулся, скрестил на груди руки, воззрившись на меня с таким обвинением, как будто бы это я нарочно влюбил в себя Советника. – Почти что бредил.
– Я смотрю, это твоя больная мозоль после смерти мужа. – Не совсем ещё остывший после мыслей о брате, я не смог проконтролировать свой язык и тут же прикусил его. – Прости, не стоило мне говорить этого.
– Может и не стоило, но ты попал в точку, как и всегда, – нахмурился мужчина и чуть дёрнул головой, как если бы пытался отогнать надоедливую муху. – Он для меня очень важен.
– Я видел твоего сына, – я решил перевести разговор в мирное русло, и, кажется, не прогадал. Лицо Лаирендила посветлело, он вновь улыбнулся. – Ребята у реки за ним приглядывают. Но всё же мне любопытно, почему он там, в дебрях, а не с тобой. Кажется, здесь безопаснее, чем с беженцами, которые собираются начать партизанскую деятельность.
На этот раз я снова сказал нечто не то – эльф скривился, как будто у него внезапно заболел зуб, прикрыл глаза и вновь отвернулся к огню. Он стал казаться меньше, беспомощней. Старше.
– Михэль настоял на том, чтобы Винсент был где угодно, но не здесь. Это… личное.
– Понимаю, – чистосердечно соврал я, приглядываясь к своему собеседнику.
Его образ был таким странным, что я не мог сосредоточиться и понять, на что именно смотрю. Прежде мне казалось, что это просто рослый и очень верный детина, которого стараются пропихнуть как можно выше (не так грубо, конечно, но в пределах этого), а теперь я испытывал странное уважение. Инстинктивное, я бы сказал. Дело даже не в том, что он стал рыцарем во время моего отсутствия и, судя по всему, негласно заправлял тут всем, и даже не во внезапной седине среди огненных волос. Его аура казалась мне больше, чем может быть у эльфа его возраста, хотя, если быть откровенным – я не мог предположить его даже примерно. От такого внимательного вглядывания начинала болеть голова и слезиться глаза, но мне казалось, будто я упускаю что-то важное, что может стоить жизни, не мне, так ему или кому угодно из наших близких, и смотрел бы дальше, если бы вдруг Лаирендил не закрылся от меня. Если вам когда-либо приходилось оказаться зажатыми дверьми метро или прищемить себе палец тяжёлой железной вещью, вы можете примерно представить, что я ощутил в тот момент. Возможно, это даже походило на удар палача топором по шее, но мало кто может поделиться этими ощущениями и описать их. Словом, мне защемило мозг. Вздрогнув, и тряхнув головой, я поглядел в серьёзные глаза эльфа и понял, что зашёл как-то… слишком далеко.