Камень-1. Часть 4. Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена
Шрифт:
Шаманёнок занёс топор над головой и начал ухать тонким бабьим голосом в унисон шаману, а оборотень уложил плашмя ладони Пряхина на колоде. Но Рыбачок, бывший без сознания, начал крениться, заваливаясь набок, и руки его соскользнули с чурбака. Оборотень вновь поднял маленького жандарма и пристроил его к колоде, опять устроив его руки каким-то особым образом, ладонями вверх. Шаману, видимо, нельзя было прерывать свои завывания и дрыганье, но оборотень опасливо на него косился. И снова, едва лишь волколак отпустил Юрца, как тот свалился, уже на другую сторону плахи. Теперь Фабию отлично было видно Пряхина, до которого было метра три-три с половиной. И вдруг Рыбачок открыл глаз и остро, совершенно осмысленно глянул на Фабия. И именно в этот миг у Игоря и забрезжила надежда. До сей секунды он просто надеялся умереть в бою, а не как свинья на бойне. Даже босорку Лолу он отпускал только из-за обещания Садикову именем богов. За секунду до смерти, если уж дал такое обещание, сильно не стоит его нарушать, если есть хоть призрачный шанс исполнить.
Юрец же, маленький и свирепый, как росомаха — это серьёзный шанс. Сердце застучало сумасшедшим метрономом, и он постарался успокоиться. Пряхин своим кровавым
— Лолка! — в ладонь ткнулся мокрый нос.
— Когда я кинусь на шамана, поможешь?
Садиков охнул и еле слышно прошелестел:
— Вас же убьют! Нас же убьют!
Фабий зло прошипел:
— А на плахе нас марципанами накормят? Лучше в бою помереть, чем на ней мясом стать!
Лолка снова ткнулась мокрым носом ему в ладонь и лизнула её, а Садиков, помедлив, угрюмым шёпотом спросил:
— Я чем могу помочь?
Фабий, стараясь не привлекать внимания, медленно дотянулся до кобуры с дерринджером на щиколотке и вытянул его. Садиков лежал довольно далеко, но босорка аккуратно взяла в пасть оружие и, судя по звукам, осторожно поползла к отцу. Впрочем, харазцы были всецело заняты обрядом. Шаман и шаманёнок завывали, глядя на колоду. Оборотень опять начал пристраивать Юрца на плахе. Тот успел ещё подмигнуть Фабию, весело и зло, а затем вновь стал на вид бесчувственным овощем. И снова руки его свалились с колоды, а сам он оплыл на землю. На этот раз шаман даже рискнул прервать свои стоны и рычание и прикрикнул на оборотня. Вспомнив жутковатые лопаты-ладони сутулого могильщика и воспользовавшись тем, что все супостаты отвлеклись на Юрца, Фабий прошипел:
— Садиков, управишься с пукалкой?
— Управлюсь…
— Цель в шамана. Не важно, куда. Главное, ты в него попади, а не в нас с Лолкой. Лолка! Кидаемся на шамана вместе. Хватай его за ноги, и лучше сзади. Не подставься под удар, он меня с одного тычка отключил.
Ворчание за спиной было ему ответом, и в этом ответе, казалось, звучало: «поучи ещё меня». Фабий размял руки, понапрягал ноги, нащупал за спиной рукоять стилета, которым утром упокоил вампира. И стал внимательно следить за казнью Юрца, ломая голову, что же тот задумал. Маленький Пряхин в драке был непредсказуем и страшен для противника своей жестокой и безжалостной эффективностью, хладнокровием и умением всё просчитать и посчитать. Сам Фарберович, например, трижды подумал бы, сходиться ли с Рыбачком даже в учебном поединке. Юрец и бой были как Моцарт и музыка, он не занимался, а жил им. И неважно, что это было, кабацкая драка или сражение с эльфами. Он легко, непринуждённо и естественно, как тот же Моцарт имеющиеся в наличии музыкальные инструменты, вплетал в партитуру то, чем располагал: пустую руку, тарелку, стул, гномью секиру, эльфийскую саблю или миномёт. Так что Фабию оставалось не сомневаться, а готовиться.
И вроде ненадолго отвлёкся шаман, а зигизуги снова завихляли, затряслись. Старикашка глянул на них, захлопнул пасть и снова завыл. Оборотень, едва ли не вжав после выволочки свою волчью морду в широкие человеческие плечи, покосился на шаманёнка и что-то буркнул ему. Вот интересно, как у него выходит издавать членораздельную речь волчьей пастью? Затем, обойдя вокруг плахи, волколак стал с противоположной от Пряхина стороны, оказавшись к Фабию почти спиной, ну, лишь слегка под углом, так, что Пряхина Фабию видно было теперь плохо. Оборотень вцепился в руки «сомлевшего» Юрца и с лёгкостью вздёрнул того вверх. Впрочем, Рыбачок опять оплыл по колоде. Но руки его, удерживаемые оборотнем практически за запястья, на этот раз остались на плахе. Волколак повернул морду к шаманёнку и вопросительно рыкнул. Шаманёнок, не прекращая своего мычания, опустил топор, прислонил его к своей ноге и, повернув руки ладонями вверх и сложив их вместе, показал, как надо уложить руки Юрца на чурбаке. Оборотень кивнул и умостил грабки Пряхина на плахе, после чего вновь посмотрел на колдунёнка. Тот кивнул одобрительно и воздел тупицу вверх, в свою очередь внимательно наблюдая за шаманом и продолжая по-бабьи повизгивать в унисон учителю. А тот начал выть всё выше и выше. Наконец, на особо противной и визгливой ноте, шаман резко кивнул головой, взметая взбесившимися змеями свои длинные патлы. Шаманёнок прервал своё уханье, и топор, блеснув широким лезвием, рухнул вниз. Но вот тут и произошло нечто неожиданое. Ну, никем, кроме Фабия. Оплывший Юрец на самом деле сжался, как пружина, и уже в тот миг, когда топор устремился вниз, он, упершись ногами в колоду, изо всей мочи потянул назад. Оборотень, конечно, был в разы сильнее Рыбачка, но рывка последнего не ждал от слова «совсем». Рук он не отпустил, и дернулся вслед за Рыбачком. И в этот миг широкое лезвие тупицы обрушилось, отсекая обе кисти, и вгрызлось в плаху. Только вот кисти отрубило не Юрцу, а оборотню, подавшемуся вслед за Рыбачком. Громкий обиженный, испуганный и болезненный визг взмыл к небу, а оборотень повалился наземь. Юрца же лишь довольно сильно «окропило красненьким», как, впрочем, саму плаху и траву вокруг.
Палач-неудачник оторопело смотрел на застрявший в колоде топор, даже не пытаясь его выдернуть, а оборотень, визжа, катался по земле, ещё больше орошая её кровью. Сам же Юрец, каучуковым шариком взмыв вверх, подскочил к шаманёнку. Казалось, что Рыбачок завис в воздухе, как шмель, и взорвался ударами, настолько быстро мелькали его руки и ноги. Незадачливый экзекутор отцепился, наконец, от застрявшего в плахе топора, а голова его болталась, как у болванчика. Хотя он и поплыл, но всё же еще оставался на ногах, и даже несколько раз попытался изобразить защиту. Юрец, не снижая темпа и напора, продолжал свирепо избивать харазца, не обращая внимания ни на что, даже на прозвучавшие во всех смыслах громом два выстрела. Физиономия шаманёнка обильно покрылась кровавой юшкой из в считаные секунды разбитого носа, расплющенных губ и рассечённых бровей, но, признаться, не вся кровь была его. Одна волколачья клешня отвалилась сама,
— Что, мама не учила на себе не показывать, гадёныш?
Содрав с шеи харазца грязный, заскорузлый, забрызганный кровью и какими-то ещё невнятными пятнами жёлтый платок, он туго затянул его под челюстью побеждённого на манер бабьей косынки. Затем, не снижая темпа, Юрец выдрал из шаровар шаманёнка очкур, толстый шнур, поддерживающий их на поясе, и перекантовал того мордой вниз. И кровью из разбитого носа не захлебнётся, и паковать проще. Что собственно, он и выполнил следующим пунктом, стянув руки и ноги колдунишки ласточкой, благо, длина очкура позволила. Теперь он, наконец, позволил себе оглядеться. Надо бы срочно помочь Фабию с босоркой, но там было нечто вроде равновесия в борьбе, а вот порубленный оборотень уже успел перекинуться в человека. Он по-прежнему был без кистей, но культи выглядели уже вполне поджившими. И волколак явно старался обратиться вновь. Только вот Юрец вовсе не собирался проверять истинность тезиса, что, перекинувшись ещё раз в волка, тот отрастит уже полноценные лапы, правда, чуть более худосочные, чем раньше. Медлить было нельзя, и Пряхин скакнул к колоде. Ростом-то он был невелик, да зато крепко сбит и жилист. Поэтому и тупицу из плахи он вырвал легко. Оборотень, глядя на него с ненавистью, пошёл волнами, бугрился, короче, пытался перекинуться как можно быстрее. Но то ли культи подвели его, то ли ещё что-то, однако выходило у него это медленно, хотя морда у него уже вновь начала становиться волчьей, свирепой, зубатой и страшной. Да он бы не успел обернуться и в укомплектованном варианте, уж этого-то Юрец бы ему точно не дал и не позволил. Он ловко отрубил левую ногу, или уже почти лапу, практически в колене, и волколак с визгом рухнул на землю, катаясь и опять пятная её тёмной кровью. А Рыбачок, отработав инерцию тяжёлого топора круговым движением, вновь обрушил его на оборотня, и вновь — на лапу. На этот раз переднюю, и опять левую. Дальше был уже не бой, а казнь. Тюк — правя задняя. Тюк — последняя, правая передняя. Оборотень уже даже не скулил, а лишь прохрипел, хотя с той полуволчьей, получеловечьей мордой, которая была у него сейчас, это было и непросто:
— У тебя нет чести!
Рыбачок чуть не заржал, невзирая на напряжённость минуты. Напавший сзади из сумрака на втрое более слабого противника говорит о чести! Глядя в янтарные глаза твари, Юрец издевательски ему ответил:
— Зато есть топор в руках и голова на месте. А твоей уже, считай, что и нет. И хвост я тебе тоже отхвачу. Подтирку себе сделаю, жопу вытирать.
А затем резко обрушил тупицу на шею оборотня, напрочь отрубая тому голову. И тут позади Рыбачка что-то оглушительно грохнуло.
Фабий, сжавшись пружиной, напряжённо следил за тем, как казнят Юрца. Он, конечно готов был ко всякому, но такое… Этакого пируэта он даже от Рыбачка не ждал. Игорь слегка подвис и засмотрелся — ну, красиво же сработано! И лишь гневный вопль шамана привёл его в чувство. Тут уже Фабий перестал, наконец, тупить и метнулся, не досмотрев всё самое интересное, к старикашке. Он очень боялся, что тело, по которому по-прежнему метались мурашки, подведёт его. На ходу вырвав из-за спины стилет, Игорь с силой вбил жало в правый бок шамана, прямо в его гнилую печень. Фабий двигался и встал так, чтобы не перекрывать Садикову линию огня, но тот то ли выжидал, то ли растерялся, и выстрелов не было. Ну и имп болотный с тобой!
Фабий выдернул стилет, ожидая толчком плеснувшей чёрной крови, и оторопел. Крови не быо, вовсе. Тьфу, мог бы и раньше сообразить, что дело нечисто и без колдунства ну никак не обошлось! Человек, которому вогнали в печень такой кол, в дугу выгибается, а старый хрен даже и не почесался…
Шаман же, уже шагнувший было в сторону Юрца, глухо зарычал и обернулся к Фабию. Глаза его бешено сверкнули, и он начал что-то заунывно бормотать, мелькая пальцами в мудрёных пассах. Только вот Фарберович не стал ждать результата, и стремительно ткнул стилетом в глаз харазцу. Колдун не менее резво увернулся, но Игорь именно этого и ждал. С одной стороны, Фабий успел перенацелить остриё стилета. В глаз-не в глаз, а щёку шаману он распахал знатно. И опять — крови почти не было, словно он не в живую плоть попал, а в глину тыкал. С другой стороны — и это всё тоже было всего лишь отвлекающим манёвром. Перехватив левой рукой большой палец правой руки старикашки, он резким рывком сломал его, и тут же — указательный. Нефиг шаманить! Но вот третий палец колдуну Фабий сломать уже не успел. И вновь — ощущения нашкодившего щенка, взмывшего вверх в наказующей длани. Впрочем, именно к этому Фабий был готов, всё же любой склонен повторять удачные ходы. А вот к чему он не был готов, так это к тому, что, ничтоже сумняшеся, шаман вздёрнул его ввысь покалеченой правой рукой, словно и не замечая ни его сопротивления, ни своих поломанных пальцев. А своей левой старикашка вцепился в стилет. На кой чёрт он ему понадобился при ноже и револьвере за поясом, Игорь так и не понял. Хотя, возможно, босорки и не боятся серебра…