Камень-1. Часть 4. Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена
Шрифт:
Фабий красноречиво обернулся на прекратившего блевать, но продолжающего стоять в позе шатающегося пьющего оленя Мамона, и не менее красноречиво хмыкнул.
— Ну, да, — покладисто согласился Юрец, — тут согласен. Живой непонятным образом пример и необъяснимая загадка природы.
— Ну, или мирняк от выстрела впал бы в панику и сам бы себя перекалечил.
Теперь красноречиво хмыкал и оборачивался Рыбачок. Мирняк всем личным составом, от мала до велика, сосредоточенно и деловито, во все шесть ног, пинал и топтал убитого змееглазого. Так, что при взгляде на его тело Фабию в голову пришёл лишь недавний доклад Мамона Пантнлееву, в части про «труп дохлой собаки». Опять вспомнив о Грачёве, он предложил Юрцу:
— Пойдём, глянем нашу необъяснимую
Мамон, что не мудрено, где-то лишился кепи. И на его коротко, практически под ноль, стриженой голове прямо на глазах рос и продолжал надуваться багровым толстый рубец, прямо от всё ещё кровоточащего входного и до не менее кровоточащего выходного отверстий. Правдоподобным казалось единственное объяснение. Пуля попала в покатый Мамоний лоб под таким невероятным, единственно возможным углом, что не пробила его, а, срикошетировав, в то же время не отлетела, но осталась под скальпом. Пробуровив себе дорогу между ним и черепом, она, наконец, прорвала кожу на затылке и устремилась в неизвестные дали. Так что, натурально, пока рубец от её пути не набряк от крови, Мамон смотрелся стопроцентным покойником, с обильными потоками крови из входного отверстия на лбу и выходного на затылке. Грач потерял сознание настолько глубоко, что даже этот чёртов харазский шаман не увидел в нём и искры жизни. Что, собственно, их всех в итоге и спасло.
Рыбачок, не тратя времени, вскрыл облатку целебника и обработал обе раны, после чего начал аккуратно бинтовать чепчиком, снизу вверх, многострадальную Мамонью голову. Тот что-то прхрипел. Фабий, скорее догадавшись, снял с пояса и осторожно поднёс к губам Грачёва флягу.
— Ему сейчас бухло не стоит давать, сотряс-то точно не слабый, — не прекращая споро бинтовать проворчал Юрец.
— А то я не знаю! Это вода.
Мамон, набрав в рот живительной влаги, прополоскал его и выплюнул, и лишь потом напился мелкими глотками. Видно было, что ему больно даже глотать. Юрец, успокоившись и перегорев, начал привычно зубоскалить:
— Зато, Мамонище, мы теперь почти точно знаем, что, раз есть сотряс, то у тебя есть мозг!
Мамон прохрипел:
— Мне кукушка сто лет накуковала…
— Мало ли, что тебе там кукушка накуковала? Важнее, чтобы ворон ничего не накаркал...
Фабий встал и взял из кучи оружия чей-то дробан, может, и самого Рыбачка, и спросил у того:
— Дробь есть? Пойду, разберу эти сопли.
— Не, только картечь и пули. Да хер с ними по самые гланды, с этими соплями. Всё равно надо будет эту мамину коновязь к бениной маме сковырнуть!
Подумав, Фабий согласился с Юрцом, и, вместо положенного назад «Тарана», потянул к себе тупицу.
— Эй! — Рыбачок закончил превращать Мамона в мумию, достал из кармана фляжку и призывно помотал ей Фабию, — Мы-то не сотряснутые. Марлыпызнем по писярику?
— Если я марлыпызну сейчас, то точно тогда буду с сотрясом. Прикинь, кто и в каком порядке набежит сюда, как только мы эту самую коновязь снесём? Так что я погожу пока. А то Пута меня выебет и высушит!
— Нас ебать — только хуй тупить.
Фабий хмыкнул, но, блюдя лицо, добавил:
— И ты бы на боевых завязывал с синей темой. Чай, не маленький…
— Не, адреналин пережечь надо. Ты ж знаешь, могу в разнос пойти. И меру знаю… Так может, лучше тогда погодить рубить?
— Ага, а пацаны, значит, Лерик с Мамоном, пусть выживают, как хотят?
— Ну, да, аргумент…
— Пошли в два смычка разберём эту дрянь?
Юрец глянул на Игоря наглыми круглыми глазами и тяжело помотал башкой.
— В два смычка, но в один топор? Неее… Я щаз вот прям реально сдохну, нарубился уже на сегодня. Наебался-наплясался вприсядку... Всё, перегорел я, как лампочка. Давай, без обид, в однорыльник.
Фабий кивнул. А что скажешь тут, Рыбачок и в самом деле во многом спас их всех. Намахался в темпе «Полёта шмеля», но зато и теперь прямо на глазах сдувался, как шарик. Игорь вздохнул,
Гнутый поднял на Игоря сухие тоскливые глаза и хрипло спросил его:
— Скажи, а ты и впрямь бы её отпустил?
— Я поклялся всеми светлыми богами, а таким не шутят.
— Ты поклялся за себя и своих людей не вредить и отпустить. Сам знаешь, можно обойти, не нарушив, любую клятву. Она и правда смогла бы уйти из города?
— Я поклялся. Мы бы исполнили.
— Тогда она умерла не зря. Потому что она умерла за вас. Но и вы можете тогда не бояться. Если так, то посмертное проклятье ляжет только на… — и он кивнул головой в растянутого ласточкой ученика шамана.
Фабий крякнул, не зная, что и сказать, хотя обычно за словом в карман не лез. Похоже, не только тушку ему отбили, но и мозги. Наверное, незамысловатые дела, вроде рубки этого проклятого пенька, это как раз всё, на что он сейчас способен.
Однако и это оказалось не так-то просто. Дерево было твердым, неподатливым и звонко-упругим на удар, как старый вяз. Начав с попыток подсечь столбик у самой земли, обер-ефрейтор быстро понял, что это мудовые рыдания, а не осознанный труд. Он тут будет возиться, как Мартын с балалайкой, до самой ишачьей Пасхи. Надо было либо выкапывать столбик, либо исхитрить что-то ещё. И он сообразил. Дело же не в самой деревяшке, а в рунах (ну, или как там эти символы у шаманов ещё называются) и жертвенной крови. Игорь начал методично их стёсывать широким лезвием тупицы. Поначалу было непросто, да и на первом же сгрызенном знаке земля под ним ощутимо вздрогнула. Что явно намекало на опасность, но также и на верность выбранного подхода, и он, плюнув на всё, только удвоил свои усилия. А хитёр Рыбачок! Видать, жопой чует, что тут что-то неладное! Ну ин ладно, справлюсь и один…
Наконец, на пятой или шестой стёсанной закорючке, в небе над двором Садикова словно как-то даже устало охнуло что-то огромное, всколыхнув воздух. И место, в котором сходились зигизуги, будто стало отдаляться от них, небыстро, но неуклонно. Сами же спирали распрямлялись, распрямлялись… И вот вытянулись в струнки, нет, какие там струнки! В канаты, загудевшие басом под неимоверной нагрузкой, словно вот-вот — и лопнут. Фабию стало как-то не по себе. В животе словно поселилась пустота, а лёгкие тужились изо всех своих ишачьих сил, но никак не могли втянуть в себя очередной вдох, воздух будто убежал куда-то прочь от этого большого и страшного в небе. Но плохо было не только от этого. Что может натворить метнувшийся конец лопнувшего каната — он понимал, а вот что наделает шесть обрывков распавшегося заклинания — не очень, но хорошего не ждал вовсе. Рявкнув на всякий случай «Поберегись!», Фабий осторожно тюкнул по чёртовой коновязи, срубая очередную руну. И не зря крикнул, как выяснилось. Земля тут же заходила ходуном, да так, что он не устоял и брякнулся на пятую точку. И слава всем светлым богам! Завыло, застонало противно в небе прямо над ним, а потом — с треском и рокотом, оглушительно, как близкий гром, будто лопнула над ним сама ткань мироздания. Разорвались, на прощание стеганув по всему вокруг размочаленными хвостами, зигизуги…