Камень-1. Часть 4. Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена

Бельский Александр Андреевич

Четверо. Их было четверо, включая самого шамана. Значит, Садиков не врал. Двоих они обнулили, в том числе одного оборотня. Ну, вот откуда знать было, что харазцы — оборотни? Как минимум, двое из них. Шаман точно нет, иначе он портсигар бы в руках не удержал. Второй оборотень между тем, оставив бесчувственного Рыбачка на попечение ученика шамана, судя по украшавшим одежду последнего ленточкам и косточкам, метнулся стрелой и пропал из поля зрения Фабия. Но уже буквально через несколько секунд снова возник перед ним, свалив перед этим за его спиной два увесистых предмета. Судя по болезненному вою, предметами этими были сутулый Садиков и, скорее всего, так и не освободившаяся из-за его верёвочного крохоборства дочь Лола. Кто-то из них вплотную привалился к Фабию, но ни отодвинуться, ни, наоборот, придвинуться, ни даже пошевелиться он не мог. Он даже сказать ничего не мог, мог только наблюдать, чем и занимался. Потому, что пока он жив — жива и надежда. Вдруг он сообразил, что, если шаман его полностью парализовал, то как он может двигать глазами? Значит, что? Значит, амулет от ментального доминирования

работает и нужно сопротивляться! Слава богам, что он не додумался до мысли, что, если бы шаман его парализовал полностью, то дышать бы тоже не вышло, и он бы уже умер от удушья. Яростно двигая глазами, он пытался пошевелить чем-нибудь. Рукой, пальцем, языком! И ему показалось, что язык пошевелился. На миллиметр, на волос, но — пошевелился! Пока же он фиксировал, кто, где и как из врагов расположен.

Оборотень (он оставался в боевой форме, ни волк, ни человек) стоял прямо перед ним. Стоял не просто так, а навытяжку внимал шаману. Ученик шамана тем временем подтянул бесчувственного Рыбачка к колоде, с которой тот слямзил тупицу. Четвёртого харазца ему не было видно. Фабий люто пожалел, что ни слова не знает по-харазски. Мог бы — спросил бы Садикова. Хотя нет, не при шамане с присными же. Но, когда подумалось о вопросе сутулому, ему показалось, что язык дёрнулся чуть сильнее, и Игорь изо всех сил стал пытаться расшевелить его ещё, как можно больше. Тем временем оборотень, получив от шамана новый приказ, ринулся его выполнять. Он пробежал прямо по Фабию и Садикову с Лолкой. Было больно. Шаман же присел на корточки рядом с Фабием, постаравшимся не двигать на всякий случай глазами, и достал трубочку. Игорь так и не понял, как он её раскурил — не было ни спичек, ни зажигалки, ни кресала. Только вот раз — и трубочка задымила. Приятно запахло хорошим табаком и яблоками. Возможно, шаман, поглядев на его портсигар минуту назад, просто захотел покурить, или же он, как главный злодей в плохой фильме, должен был рассказать о своих планах и поиздеваться над ним? Кто ж его знает, этого старого харазского пердуна? Пердун же тем временем, скорчив умильную рожу добренького дедушки, правильным великореченским, но всё же по-харазски шепеляво, словно во рту у него было полно горячей каши, спросил, ткнув в сторону Фарберовича своим чубуком:

— Фто, молодой шеловек, ты и ф фамом деле думал, фто убил меня? Хе-хе-хе…И куда вы, молодые, так всегда спешите? А я вот живой. И буду живым. А ты из-за своей торопливости и сам умрефь, и всех своих сгубил. И их вот тоже, — он ткнул трубкой за спину Фабию, туда, где, скорее всего, находились хозяин дома со своей дочкой, — Но, хоть ты и пытался меня убить, я окашу тебе больфую шесть. Ты, как их нафальник, умрефь самым пофледним. И увидифь, как умрут все эти люди. И твои, и эти. Увидифь, как духи напьются их силой, их болью и их штрахом. А потом и свои подарифь духам.

Воротник пережимал шею, и было трудно дышать, а не то, что говорить. Но, тем не менее, Фабий просипел:

— Так ты оборотень… Ладно, нас вы победили… Но бабу с детьми отпусти, вы же воины, зачем подличать?

— Глупый… Совсем глупый. Нишего не понял, и даже два раза нишего не понял. Фаман, а тем более великий фаман, не может быть волчьим братом. Да и не к шему мне это, я как бабочка, а ты предлагаефь мне быть гусеницей. А баба с детьми… На охоте я убиваю оленя. И я благодарен ему за то, фто его мясо напитает моё тело. И возношу хвалу его духу за это. И его перерождение будет лучше. И смерть всех вас, и бабы с детьми, тоже напитает. Напитает духов. И мы благодарим вас за это, и говорим, что ваше перерождение будет лучше. Возможно, даже родитесь вновь на свет настояфими людьми, а то и волчьими братьями, — Шаман выдохнул струю дыма в лицо Фабию, выбил трубочку о камушек. Постучав мундштуком трубки в середину лба жандарма, словно бы вколачивая ему в голову свою речь, он, кряхтя, поднялся, посмотрел на Фабия сверху вниз и назидательно сказал, зловеще улыбнувшись в конце своей речи:

— Так-то! Нам сейчас жить, а вам — умирать. Плохо, фто одного твоего убили, духам теперь меньфе филы дофтанется. Но нифего, тот, кто это фделал, фам теперь отработает, духом. Нифего! Ты скоро увидифь, ты всё поймёфь. Пошуфстфуешь. Я же сказал, ты умрёфь последним. А первым умрёт твой парфивец, пошмевший поднять руку на Коновязь великой матери.

— Тебе всё равно не одолеть в бою, вас уничтожат!

— Я сказал уже — глупый… Кто собирается воевать? Я возьму вафу силу, и дам её духам родишей. А духи уведут нас. Порталом.

И шаман, утратив к Фабию всякий интерес, вновь повернулся к своему ученику, колдовавшему над Юрцом. Фабий сначала не мог сообразить, неужели этот мощный колдун и правда такой дурень? Ну, прямо, опереточный злодей! Но вдруг его ожгло понимание. «Духи напьются болью и страхом!» Да шаман же просто хочет заставить его психовать и каяться, за то, что ребят спеленали и казнят на его глазах! И сделать тем самым своих духов ещё сильнее. А вот те хер! Я буду брыкаться до последнего! Он напрягся, пытаясь пошевелить хоть чем-нибудь. О! Большой палец как будто бы немного дёрнулся… И вот мизинец, он же точно сейчас пошевелился! Сзади донеслось топанье, видимо, возвращался оборотень. И, так и есть, обойдя их на этот раз, ради разнообразия, в поле его зрения возник второй оборотень. Он легко и как-то играючи нёс на плече Валерика Беловолова. Ларь был жив, и Фабий, как ни странно, с учётом предстоящей им казни, ощутил облегчение. Окончательна только смерть (тьфу-тьфу, о зомби, вампирах и прочей нежити не думаем), и, пока они не погибли, шанс у них есть. У всех, кроме Грачёва. Хотя они ещё, возможно, позавидуют Мамону, не надо обольщаться.

Оборотень играючи, как пушинку,

сбросил Беловолова на землю. Тот свалился абсолютно бесчувственным кулём, даже не застонал. Но всё же было очевидно, что он живой, убитые так не падают. Шаман коротко каркнул, и сразу же четвёртый харазец, тот, что не оборотень и не ученик шамана, поднялся. До этого он сидел на корточках рядом с колодой, внимательно следя за Юрцом и шаманёнком. Кривоногий, невысокий, но кряжистый, с лицом неподвижным, невзрачным и неприметным. Но вот по Фабию он мазанул таким змеиным взглядом, что тот, если бы сумел, поёжился. Из-за этого самого взгляда Игорь решил, что харазец отправлен по его душу. Но, как оказалось, он ошибался. Оборотень, задержав змеиноглазого за рукав, что-то негромко сказал шаману. Тот подумал-подумал, и опять что-то прокаркал. Змеиный глаз, всё так же молча и не меняя выражения словно отлитой из чугуна рожи, снова сел на корточки, в той же позе и том же месте, а оборотень куда-то отправился. Куда — стало ясно буквально через несколько секунд. Так же, как пару минут назад, он вернулся с ношей на плече, тем харазцем в алой кавалерийской накидке поверх чекменя, которого упокоил Рыбачок. Уложив мертвеца головой к колоде, оборотень хотел было пнуть Юрца, но был остановлен злым рыком шамана. Но, что удивительно, не расстроился, а, наоборот, улыбнулся, очень злобно и жутко. Видимо, ничего хорошего Пряхину сказанное шаманом не сулило. И снова оборотень куда-то направился. Не было его чуть дольше, но тут Фабию стало не до оборотня. Он вдруг почувствовал… нет, не так… ОН ПОЧУВСТВОВАЛ!!!!! Как кто-то кусает ему пальцы на левой руке. Это было божественно, хотя и больно. И словно вдруг плотину прорвало! Он ощутил всё своё тело, целиком и сразу. И это несчастное тело всё покалывало и болело, будто он отлежал его со всех сторон одновременно, и отлёживал не один день. Фабий едва сдержался, чтобы не заорать во всю глотку, но вовремя поймал себя за язык. И даже не пошевелился, памятуя об оборотне за спиной. А вот и он, лёгок на помине. Бережно, совсем не так, как первого убитого харазца, оборотень на руках, прижимая к груди и почти что баюкая, пронёс к колоде своего сородича. Чёрт его знает, какие у них там отношения, но Фабию, нанёсшему убитому оборотню первые раны, это ничего хорошего не сулит, тем более, что добивший тварюгу Мамон уже никому и ничего не должен. Повезло бомбардиру. А вот хрен им всем, не сложу я лапки! Тем более, теперь и потрепыхаться могу! Воспользовавшись тем, что все харазцы начали готовить какой-то обряд, он скосил глаза и слегка повернул голову назад, стараясь особо не шевелиться, чтобы не привлечь внимания. Ну, он и не сомневался. Вряд ли бы Садиков стал кусать ему руку, это его дочь-босоркуня. То ли из-за её укусов, то ли в амулете от ментального доминирования остались крохи, но контроль над телом вернулся. И первое, что Фабий сделал, это отблагодарил свою потенциальную избавительницу. Ну, избавительницу от столбняка, по крайней мере. Шаман пренебрёг незначительным количеством металла, и не вытащил ни его стилет от нечисти и нежити, что особо радовало Фабия ввиду оборотня, ни небольшой тычковый нож, чьи ножны, цепляясь клипсой, прятались под поясом внутри бриджей сзади. Да что там, он даже дерринджером с другим, уже почти полноценным ножом, которые были пристроены на щиколотках, пренебрёг! Возможно, понадеялся излишне на свою мощь. Ну, и я понадеюсь, подумал Фабий, что он за самоуверенность свою поплатится.

Осторожно, стараясь не привлекать внимания, он сначала размял кисти, а затем, ещё осторожней, вытащил пуш-дэггер. Это вот очень удачно, что, когда шаман швырнул его наземь, его правая рука как раз оказалась сзади корпуса, да и харазцам сейчас не видать, что он ей делает. Тихохонько вытащив клинок, он осторожно, указательным пальцем нащупал голову затихшей Лолки, очевидно, всё понявшей, определил, как идут верёвки, и начал пилить столь зряшно сберегавшуюся Садиковым бечёвку. Как Фабий ни старался, но, судя по приглушённому взвизгу, разок он таки зацепил и босорку. Наконец чёртов кокон поддался, и Лолка заелозила, пытаясь выбраться. Пришлось даже шикнуть на неё, хоть и очень осторожно. Но харазцам теперь было не до них, они готовили ритуал. Или, наверное, казнь?

Оборотень раскладывал убитых харазцев у колоды. Видно, это было непростое дело, потому что шаман, внимательно следивший за процессом, несколько раз на оборотня прикрикнул, и тот старательно вносил поправки в свою жутковатую инсталляцию. Шаманёнок старательно дополнял её амулетами и какими-то рисунками. Шаман что-то прошепелявил Змееглазому, и тот таким же движением, как пару минут назад, поднялся и куда-то направился, и на этот раз его никто не остановил. Куда он вот направился? Сзади вновь забилась Лолка, а всхлип и бормотание Садикова, разумеющего харазский, кое-что прояснили:

— О Всевышний! Шаман послал его за женой и девочками… Будьте вы прокляты!

Змееглазый протёк мимо них, вновь мазнув неприятным взглядом, и тихие его шаги затухли, удаляясь в сторону крыльца.

А оставшиеся овцеёбы, удовлетворившись тем, как лежат их мертвецы, начали готовить собственно казнь. И первым, как и сказал шаман, к колоде потащили Рыбачка. Вновь карканье тощего урода. Шаманёнок взял топор, которым Юрец рубил столб чёртовой коновязи. Топор удивительно напоминал мясницкий, но на длинной ручке. Старый мерзавец приподнял руки, согнутые в локтях под прямым углом так, что предплечья его были направлены вертикально вверх, скрючил диковинным образом пальцы и зывыл-заныл что-то горловое, чудное и жуткое. Фабий обратил внимание, что чёрные спирали-молнии, начавшие метаться ещё когда Валерик разнёс амулет на своём столбе у ворот и особенно — после того, как Юрец порезвился с топором вокруг пенька «Коновязи великой матери», стали успокаиваться и входить в единый ритм. Прямо как кобры у заклинателя в цирке.