Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)

Азимов Айзек

Она нежно проговорила:

— Вы ведь меня почти не знаете.

— Неправда! Я знаю вас всю свою жизнь, клянусь вам! Два месяца я думал и мечтал о вас, клянусь вам.

— Я ведь землянка, сэр.

— Тогда я забуду о своей планете и стану землянином. Испытай меня.

Он остановил ее, взял ее за руку, и фонарик высветил ее мокрое от слез лицо.

— Почему ты плачешь?

— Когда мой отец расскажет вам о том, что знает, вы поймете, что не можете любить земную девушку.

— Испытай меня

и в этом.

Глава 15

Исчезнувшие шансы

Алварден и Шент встретились в задней комнате на втором этаже дома. Окна были тщательно задернуты занавесками. Пола осталась внизу. Встревоженная, она сидела в кресле и наблюдала за темнотой.

Сутуловатая фигура Шента казалась совершенно отличной от той, какую видел Алварден часов десять тому назад. Лицо физика по-прежнему было измученным и бесконечно усталым, но если раньше оно казалось неуверенным и робким, то теперь несло в себе выражение почти неограниченной уверенности.

— Доктор Алварден, — сказал он, и голос его был тверд, — я должен извиниться за то, как обошелся с вами сегодня утром. Я надеюсь, вы поймете…

— Должен допустить, сэр, что раньше я не мог этого понять, но сейчас, кажется, понимаю…

Шент опустился в кресло и потянулся к бутылке с вином. Алварден отрицательно махнул рукой.

— Если вы не возражаете, я бы поел сначала фруктов… Что это? Мне кажется, что ничего подобного я раньше не встречал.

— Это сорт апельсинов, — сказал Шент. — Думаю, такое встречается только на Земле. Кожура снимается очень легко.

Алварден попробовал, и у него вырвалось восторженное восклицание.

— Да ведь это просто превосходно, доктор Шент! Земля никогда не пыталась их экспортировать?

— Древние, — мрачно проговорил физик, — не хотят и слышать о торговле с Внешними. Да и наши соседи по космосу не хотят торговать с нами. Это один из аспектов наших здешних трудностей.

Алварден почувствовал резкое раздражение.

— Но это же такая глупость. Говорю вам, я мог бы разочароваться в человеческом разуме, видя, что может ему сопутствовать.

Шент пожал плечами, выказывал терпение, которому научила его жизнь.

— Боюсь, что это — часть почти неразрешимой проблемы.

— Но что особенно возмутительно, разрешение ее кажется никому не нужным! — воскликнул археолог. — Сколько землян идут на поводу у ситуации, смертельно ненавидя всех без разбора граждан Галактики? Это почти всеобщая болезнь — ненависть за ненависть. Действительно ли ваши люди хотят равенства, взаимной терпимости? Нет! Большинство из них может жаждать лишь такого положения, при котором они были бы наверху.

— Возможно, ваши слова несут в себе большую правду, — печально отозвался Шент. — Я не могу этого отрицать. Но они объясняют не все.

Дайте нам шанс, и новое поколение землян вырастет зрелым, лишенным предвзятости и верящим в единство человечества. Ассимиляционисты, с их терпимостью и верой в возможность всеобщего компромисса, не раз становились силой на Земле. Я — один из них, или, по крайней мере, был когда-то. Но теперь на Земле правят энлоты. Они крайние националисты со своими мечтами о прошлом величии и величии будущем. И именно от них должна быть защищена Империя.

Алварден нахмурился.

— Вы отрицаете революцию, о которой говорила Пола?

— Доктор Алварден, — мрачно сказал Шент, — убедить кого-либо в смехотворной возможности того, что Земля может одержать победу над Галактикой, задача нелегкая, но это правда. Физически я не храбрец, и мне очень хочется жить. Можете же представить себе, какой огромный кризис должен был вынудить меня пойти на риск выказать себя предателем в глазах местной администрации, и так уже ополчившейся против меня.

— Что ж, — сказал Алварден, — если это так серьезно, мне лучше сразу сообщить вам об одной вещи. Я помогу вам всем, чем только смогу, но лишь полагаясь на свои возможности, как гражданина Галактики. У меня здесь нет официального положения, как нет особого влияния в Суде или даже во дворце Прокуратора. Я — именно тот, кем и должен казаться: археолог, член научной экспедиции, преследующей лишь свои собственные интересы. Поскольку вы готовы пойти на риск предательства, не лучше ли вам повидаться по этому поводу с Прокуратором? Он действительно способен что-то сделать.

— Вот именно этого я и не могу сделать, доктор Алварден. Именно на этот случай и охраняют меня Древние. Когда сегодня утром вы приехали ко мне, я даже подумал, что вы можете оказаться посредником. Я думал, что Энниус что-то подозревает.

— Он может подозревать — я за это не отвечаю. Но я посредником не являюсь. Сожалею. Если вы настаиваете на том, чтобы сделать меня своим доверенным лицом, я могу обещать вам, что повидаюсь с ним.

— Благодарю вас. Это все, что я прошу. Этого… и того, чтобы вы использовали именно наиболее благожелательных и влиятельных лиц и не допустили слишком сильных репрессий.

— Конечно. — Алварден встревожился. В этот момент он был убежден, что имеет дело с немолодым и эксцентричным параноиком, безобидным, возможно, но совершенно погруженным в безумие. Однако ему не оставалось ничего другого, кроме как слушать и пытаться сгладить проявление безумия мягкостью — ради Полы.

Шент сказал:

— Доктор Алварден, вы слышали о синапсифере? Сегодня утром вы говорили, что это так.

— Да. Я читал вашу статью в «Физическом журнале». Я беседовал относительно этого прибора с Прокуратором и Верховным Министром.