Кант: краткое введение

Скратон Роджер

3. Добрая воля. Вынося моральное суждение о поступке, мы рассматриваем, к каким последствиям он привел. Непредвиденные или непредумышленные не ставятся в вину, в отличие от умышленных или возникших по небрежности. Моральное суждение направлено не на прямой результат действия, а на то, добрыми или злыми побуждениями руководствовался деятель. Как гласит знаменитое высказыване Канта, «нигде в мире, да и нигде вне его, невозможно мыслить ничего иного, что могло бы Считаться добрым без ограничений, кроме одной только доброй воли»(т. 4, ст. 161). Теория Канта в точности совпадает с общей моральной интуицией. Вся добродетель содержится в автономии, все зло в ее отсутствии, а вся нравственность — в императивах, управляющих волей.

4. Моральный субъект. В основе понятия моральной интуиции лежит понятие морального, нравственного субъекта. Моральный субъект имеет иные мотивации, а его поступки осуществляются не так, как природные события.

Его деятельность имеет не только причины, но разумные обоснования. Он принимает решения относительно будущего и поэтому отделяет свои побуждения от своих желаний. Он не всегда дает желаниям одержать над собой верх, но часто сопротивляется им и побеждает. Он всегда одновременно и активен, и пассивен, и является законодателем по отношению к своим собственным чувствам. Моральный субъект достоин не только любви и привязанности (мы испытываем эти чувства ко многим объектам в природе), но уважения, которое простирается настолько, насколько в нем выражен моральный закон. Во всех этих интуитивных разграничениях — между причинами и разумными обоснованиями, осознанными побуждениями и желаниями, поступком и страстью, уважением и привязанностью — мы находим аспекты фундаментального различия между личностью и вещью. Лишь личность имеет права, долг и обязанности, лишь личность действует не только по причине, но и по разумному обоснованию, только личность заслуживает уважения. Эти разграничения и то, что из них следует, объясняет философия категорического императива. Она также oбъяcняeт, почему уважение к человеку, к его достоинству лежит в основе всех правил морали.

5. Роль закона. Человек может поступать хорошо, однако не заслуживать этим доверия, поскольку действует из собственных эгоистичных интересов. Человек, помогающий другому в беде только потому, что видит в этом выгоду для себя, действует не из чувства долга, хотя и так, как диктует долг. Следовательно, мы должны отличать действия сообразно с долгом от действий из чувства долга и стараться отдавать предпочтение последним. «…Первое (легальность) было бы возможно и в том случае, если бы определяющими основаниями воли были одни только склонности, а второе (моральность), моральную ценность должно усматривать Только в том, что поступок совершают из чувства долга…» (т. 4, с. 471). Вот что со всей определенность следует из кантовской теории. В особенности из концепции, что в основе морального чувства лежит представление не о благе, а об обязанностях.

6. Разум и страсти. Во всех наших моральных усилиях присутствует конфликт между долгом и желаниями. Закономерно у каждого морального существа возникает мысль осознании, которое одно только способно установить законность желаний и соответственно разрешить или запретить их. Кант отделяет «добрую волю» морального субъекта от «святой воли», которая действует, не испытывая сопротивления со стороны желаний (т. 4, с. 411–412). Святая воля не нуждается в императиве, поскольку автоматически склоняется к предписаниям долга, в то время как обыкновенный человек должен все время сверяться с/принципами и преодолевать стремление обойти их. Этот конфликту между разумом и страстями ощущают все. Кант, однако, доводит его предела. Он считает, что мотив благоволения, который так дорог этике эмпириков, нравственно нейтрален, потому что она осуществляется только по склонности. «Очень хорошо делать добро людям из любви и участливого благоволения к ним или быть справедливым из любви к порядку; но это еще не подлинная моральная максима нашего поведения…» (т. 4, с. 472.) Кажется, Кант скорее готов одобрить мизантропа, который творит добро вопреки всякой склонности, чем жизнерадостного филантропа. Моральную ценность поступка он находит только в сопротивлении склонностям. Например, если человек, жаждущий смерти, продолжает жить, потому что понимает, что в этом его долг, только тогда самосохранение перестает быть инстинктом и становится моральной ценностью.

7. Намерения и желания. Кантовская философия морали позволяет нам понять, что мы как моральные субъекты можем иметь намерения, которых вовсе не желаем, и желать того, что вовсе не намерены делать. Разграничения между намерениями и желаниями не может быть в поведении животных: поступки животного объясняются его желаниями и более ничем. Однако поступки людей основаны на метафизическом разделении — разделении между свободой и природой, между причиной и разумным обоснованием, между субъектом и объектом, личностью и вещью, которое Кант стремится объяснить и обосновать при помощи своей трансцендентальной философии. Мы принимаем решение с поступке при помощи разума, таким образом мы вознамериваемся сделать то, что решили, не принимая в расчет, хотим мы этого или нет. Это исключительное свойство человеческой натуры нуждается в объяснении, и Кант оказался одним из немногих философов. сумевших его дать.

Моральность и субъект

Моральная интуиция, по мнению Канта, приводит нас к идее трансцендентальной свободы. Если эта идея бессмысленна, то бессмысленны и все наши моральные и практические размышления. Ибо если внимательно рассмотреть интуицию, то можно увидеть,

что мы интуитивно отделяем морального субъекта от его желаний и свободную, управляемую только разумом автономную человеческую натуру от несвободной, пассивной (или, в терминологии Канта, патологической) натуры животного. И, разумеется, при этом мы сталкиваемся с парадоксом свободы. Поскольку мы мыслим себя и как эмпирические существа, подчиняющиеся законам причинности, и как трансцендентальные существа, подчиняющиеся только императивам разума.

Мы должны здесь напомнить себе о методологическом характере термина «трансцендентальный объект». Он означает не предмет знания, но границы знания, установленные возможностями практического разума. Разум заставляет меня видеть мир как «поле деятельности», постулируя таким образом свободу моей воли. Только из этого постулата я в состоянии разумно рассуждать. От мысли о границах практического разума я закономерно подхожу к категорическому императиву, который управляет моей деятельностью. Теория о субъекте и его деятельности является не теорией о том, каковы вещи в трансцендентальном мире, а о том, какими они кажутся в мире эмпирическом. «Понятие интеллигибельного мира есть, следовательно, только точка зрения, которую разум вынужден принять вне явлений, для того чтобы мыслить себя практическим» (т. 4, с. 240). Разумному деятелю требуется особый взгляд на мир: он рассматривает свои действия с точки зрения свободы, при этом, хотя он видит то же самое, что и при научном изучении мира, его практическое знание не может быть описано в научных терминах. Он ищет не причины, а разумные обоснования, не механизмы, а разумные цели, не описательные законы, а императивы. Кант утвердительно отвечает на вопрос, поставленный в первой «Критике»: возможно ли рассматривать одно и то же событие и как результат природы, и как результат свободы? (т. 3, с. 416). Однако ответ, отсылающий нас к трансцендентальной перспективе, таков, что мы в состоянии постигнуть только его непостижимость (т. 4, с. 243).

Объективность морали

Если моя свобода и управляющие ею законы обусловлены особыми представлениями о вещах, откуда мне известно, что принципы нравственности являются объективными ценностями? Кант утверждает, что только разум побуждает меня подчиняться категорическому императиву как «объективной необходимости». И не важно, что изначально это подчинение вызвано точкой зрения. Точно так же мы подчиняемся объективным законам природы. Какой еще объективности мы можем требовать, если разум, который побуждает нас к действию, в то же самое время подталкивается природой к определенной точке зрения? Вопрос человека: «Почему я должен быть нравственным?» — обращен к разуму. Ответ со ссылкой на его интересы будет полным лишь «условно»: при перемене условий он потеряет свою силу. Практический разум в состоянии подняться над всеми условиями, потому что включает в себя то, что мы называем трансцендентальной природой. Он вырабатывает императивы, которые повелевают безусловно, и этим отвечает на вопрос «почему должно быть нравственным?» всем без исключения разумным существам, независимо от их желаний. И человек, желающий зла, подчинен им ничуть не меньше, чем тот, кто желает только блага.

Сформулированная таким образом задача доказать объективность морали представляется куда менее сложной, чем доказательство объективности науки, хотя многие убеждены в обратном. Свойство познания нуждается в двух «дедукциях»: того, во что мы должны верить, и того, что есть истина. Практический же разум не имеет дела с истиной, ему не нужна вторая объективная «дедукция». Достаточно того, что разум заставляет нас думать в соответствии с категорическим императивом. И тут нечего доказывать о независимом мире. И если иногда мы говорим о моральных истинах, реальности морали, это всего лишь еще одно выражение ограничений, накладываемых на нас разумом.

Нравственная жизнь

Нравственная природа разумных существ заставляет их сверять все свои суждения, мотивации и пристрастия со всеобщими требованиями практического разума. Даже в самых наших потаенных мыслях разум абстрагируется от сиюминутных обстоятельств и напоминает нам о законах морали. Такие философы, как Шефтсбери, Хатчесон и Юм, подчеркивавшие важность нравственности для наших чувств, были неправы только в своей концепции чувств. В понятие нравственной жизни входят и гнев, и угрызения совести, и неблагородство, и гордость, и уважение. Все это чувства, поскольку не подчиняются воле. Но в основе всех этих чувств лежит уважение к моральному закону и абстрагирование от сиюминутных обстоятельств, и это доказывает их принадлежность к нравственной жизни разумных существ. «Уважение — это дань, которую мы не можем не отдавать заслуге, хотим мы этого или нет; в крайнем случае, мы можем внешне не выказывать его, но не можем не чувствовать его внутренне» (т. 4, с. 466). В этой связи особенно важны рассуждения Канта о гордости и самоуважении. Подчеркивая, что в основе человеческих эмоций всегда лежит элемент разума, он снимает обвинение в том, что «моральное чувство» не играет никакой роли в мотивации поступков человека. Однако любое исследование морального чувства должно учитывать лежащий в его основе императив.